неизбежный час смерти и со слезами готовился к нему. Во время принесения бескровной Жертвы он обыкновенно заливался слезами.
Келейник, приходивший к нему с докладом об утренних и вечерних богослужениях, заставал его всегда молящимся. При всяком бое часов, отбивавшем умчавшийся в вечность час, святитель произносил молитву, молиться которою советовал и другим. Она и называется доселе ежечасной молитвой святителя Иоасафа Белгородского, и многие ее творят. Вот слова этой молитвы:
«Буди благословен день и час, в онь же Господь мой Иисус Христос мене ради родися, распятие претерпе и смерти пострада. О Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в час смерти моея приими дух раба Твоего в странствии суща, молитвами Пречистыя Твоея Матере и всех святых Твоих, яко благословен еси во веки веков, аминь».
Можно думать, что епископ заранее знал время своей кончины.
В последний год жизни он отправился на родину и не раз говорил, что уж не вернется в Белгород. Он приказал устроить при Троицком соборе каменный склеп и назначил окончить его к осени (он скончался в начале зимы).
В мае он отслужил в соборе последнюю литургию и простился с паствой, прося у всех простить его за невольные его прегрешения и разрешив всех, кто его обидел.
Выезжая из города, он еще раз повторил, что его больше не увидит.
Граждане провожали его до той горы, у подошвы которой стоит город. Выйдя из экипажа, он обернулся лицом к городу и благословил его. На это самом месте чрез полгода встречали его гроб.
Старый отец епископа Иоасафа, Андрей Дмитриевич, в то время разделил свое имущество между сыновьями и жил в маленькой келье, которую построил в лесу, недалеко от Прилук. К семье он приезжал по большим праздникам, чтоб вместе с нею бывать в церкви. Ожидая сына, он тоже приехал в При луки.
Уважая сан епископа, он хотел встретить сына со знаками величайшего уважения, но не хотел унизить и отцовское свое достоинство.
Когда подъехала карета, везшая Иоасафа, отец, подойдя к ней, как бы нечаянно уронил свою трость на землю и, доставая ее, поклонился сыну в ноги. Епископ понял хитрость отца и, со слезами бросившись к нему, сам поднял трость.
Отец и сын долго говорили в уединенной комнате, где всегда останавливался отец, и не раз Иоасаф ходил в его лесное уединение.
В это последнее свое свидание с родными он еще раз выказал свою бесценную ревность к Церкви.
В одном из имений его родителей они устраивали домашнюю церковь, и придел этого храма, уже освященного, оставался недостроенным и без крыши. Узнав об этом, святитель строго заметил им, что они заботятся об удобствах своего жилья, а о храме не думают, и вынудил у них обещание поскорее достроить придел.
В другой раз, войдя во время проскомидии в храм, куда просфоры доставлялись из дома его родителей, он заметил, что они испечены, хотя и из пшеничной, но не белой, как следует, а темной муки. Он запретил священнику продолжать литургию и, взяв просфору, показал ее матери и жене брата, строго порицая такое нерадение.
Возвратившись домой, он побывал в Лубенском монастыре. Уже в пределах своей епархии, в селе Грайвороне, он сильно заболел предсмертной болезнью своею, продолжавшеюся более двух месяцев.
Кроме келейников, за ним ходили брат его – бригадир Андрей Горленко – и сестра, бывшая замужем за полковником Квиткою. Сестре своей святитель рассказал в это время кое-что из своей жизни. Своим келейникам он предрек все ожидающие их главные обстоятельства их жизни.
Он почил 10 декабря 1754 года 49 лет отроду.
В час его смерти Исайя, игумен Хотмыжского монастыря, лежащего недалеко от Грайворона, видел во сне, что он со святителем Иоасафом стоит в Белгороде у окна, и святитель, указывая ему на восходящее, ярко сияющее солнце, говорит: «Как солнце сие ясно, так светло предстал я в час сей престолу Божию».
Игумен, проснувшись, заметил время своего сна и послал немедля в Грайворон узнать о здоровье святителя. Посланный вернулся с ответом, что святитель скончался в тот самый час, который заметил игумен.
Родные святителя были немедленно извещены о его кончине. Вся семья отправилась к старику-отцу, чтобы приготовить его к этой вести.
Но Андрей Дмитриевич, прежде чем они заговорили, сказал: «Знаю, что вы пришли ко мне с известием о смерти сына моего Иоасафа. Но я это узнал прежде вас: 10 декабря вечером мне был голос: “Сын твой скончался”. В волнении старик замолчал, потом промолвил: “Умер он, умерла с ним и молитва”».
И здесь вдруг припомнил он таинственное явление Богоматери: как в небе видел он Ее и пред Нею молящегося сына, которого ангел накрывал святительскою мантиею. Он тогда же забыл это видение и теперь, чрез сорок лет, с чрезвычайною яркостью припомнил его и рассказал о нем семье.
Когда на той горе, с которой в августе Иоасаф благословлял город, произошла встреча возвращавшегося во гробе епископа, вопли бедных, которым он тайно помогал, заглушали церковное пение.
Денег после святителя осталось 70 или 80 копеек медью, и консистория запрашивала Синод, на что хоронить его. Было предписано взять 300 рублей из запасных сумм архиерейского дома.
Тело святителя до половины февраля оставалось в соборе открытым и не погребенным в ожидании архиерея для похорон.
Еще никто в городе не знал, кто будет отпевать его, как святитель явился во сне трем лицам и сказал: «Козлович очень медлит с погребением».
Впоследствии выяснилось, что на погребение был послан Переяславский епископ Иоанн Козлович, который задержался из-за сильного разлива вод.
Святитель погребен был в устроенном по его воле склепе Троицкого собора. По его завещанию, на средства его брата устроен был там алтарь и служились заупокойные обедни.
Прошло два года после смерти его, и несколько человек соборного причта, уверенные в праведности святителя, потихоньку открыли его гроб. Хотя в воздухе склепа было сыро, тело святителя, лицо, одежда, гроб – все найдено было совершенно целым без малейших признаков тления, лицо было вполне сходно с его портретами.
Быстро распространился о том слух, к могиле стали сбираться больные, и произошло много случаев исцеления.
В монастыре ведется запись продолжающихся и поныне знамений у нетленного тела святителя Иоасафа Белгородского.
Святитель Иоасаф имел вид постнический, немного суровый. У него были темно-серые острые глаза, седые волосы и еле заметная борода. Он изображается большею частью в архиерейском полном облачении, держащим в одной руке жезл. Другая рука благословляет или держит крест.
Глава VII
Екатерина
