следующий случай из его святительского опыта. Однажды во время обозрения епархии он остановился в доме священника, который был в отъезде. Отпустив на ночь келейников, епископ ощутил необычный ужас, пронявший все его существо. Он никак не мог уснуть и, рассматривая в комнате предметы, нашел на полке, между домашнею посудой, бумагу, в которой лежали Святые Дары. Их-то присутствие и наводило ужас на его чуткую душу. Бережно положив их на стол, он до самой утрени молился перед ними. Утром хозяин дома явился и был отрешен от должности и лишен священнического сана.
Было предписано священникам, под угрозой лишения священства, хранить св. Дары на престоле, носить Их к больным в потирах, облачась в ризы, в предшествии свечи и колокольчика. Затем ополчился епископ против обычая, по-видимому сильно привившегося в его епархии, – во время служения литургии подносить св. Евангелие (за малым входом), крест и антидор почтенным прихожанам. Вполне основательно видя в таких действиях крайне неприличную для духовных лиц льстивость на почве религии, святитель писал: «Благоговейные должны со страхом и благоговением приступати к прикосновению их, а не прикасати гордящимся; невежи священницы воздадут ответ Богу в день судный за столь человекоугодное свое служение, а Божия славы унижение».
Это очень интересная черта в деятельности святителя, показывающая, как высоко он держал знамя Церкви.
Характерно также указание епископа Иоасафа, что священники во время богослужения позволяют себе странные нововведения, и он строго запретил эти «непостребные вымыслы: лишние, где не надлежит, рук воздеяния, каждения, пред великим выходом креста целование и прочие лишние благочиния, что паче бесчиние есть, и внимающих – не к сокрушению, а к смеху побуждает».
Постоянно заботился он о том, чтобы иконы в церквах были написаны правильно, потому что при состоянии тогдашней иконописи иконы могли иногда «внушать смех кощунный в невеждах».
Для хранения св. мира епископ выписал для всех храмов 3000 стеклянных сосудов с ящиками.
Нетрезвость духовенства было явление, с которым епископ боролся неутомимо. Рассказывают даже, что однажды чудесным образом, во время объезда епархии, он получил извещение об одном члене сельского причта, безнадежно пившем, и отрешил его немедля.
Ссоры и распри были тоже обычным явлением, и епископ строго предписал, чтобы враждовавшие – до полного примирения не осмеливались служить литургию.
Кроме этой постоянной борьбы с недостатками духовенства, много огорчений причиняло епископу поведение мирян.
В простом народе – самое грубое невежество, суеверия. Святитель писал, что в городах и селах простой народ, храня следы языческого празднования «в неделю св. Пятидесятницы празднует языческий праздник некоей березы, а в день Рождества св. Иоанна Предтечи – Купала и вечерницы, с песни скверными и чрез огнь скакати».
Приказывая духовенству увещевать народ прекратить эти празднования, святитель сделал очень хорошее распоряжение, чтобы священники всякое воскресенье в конце обедни учили народ правильно креститься и с голоса обучали молитвам: Трисвятому, молитве Господней, «Богородице Дево», покаяному псалму и Символу веры, «начиная от малых младенцев до престарелых людей наизусть им сказуя, да за священником приговаривают до тех пор, пока в память им углубится».
Очень практический способ для обучения безграмотных.
Заботы святителя о простом народе доходили до того, что он предписывал благочинным смотреть, «исполняют ли шатающиеся цыганы христианский долг исповеди и св. причастия и крестят ли своих детей».
Требовательный к духовенству, епископ к действительным нуждам его относился с чрезвычайной заботливостью и защищал его от произвола сильных лиц.
Управляющий имения князя Юсупова самовольно выгнал сельского причетника. Святитель приказал причетнику вернуться на место и угрожал управлению имения запечатать иначе церковь, а владельцу в
Петербург написал настоятельное требование о вознаграждении обиженного.
Он вообще не смотрел на лица, когда шло дело о достоинстве Церкви. Постоянно обличая нехранение высшими классами постов, он видел в неурожаях, бывших в то время в Белгородской епархии, – наказание Божие за эту измену церковным уставам, а духовенству напоминал, что оно даст ответ Богу за это нерадение своих духовных детей.
Командир Украинской дивизии граф П.С. Салтыков в Великий пост имел у себя мясной стол. Увидевшись с графом, епископ настоятельно просил его прекратить этот соблазн. Граф резко отвечал, что хотя и живет в Белгородской епархии, но не причисляет себя к пастве преосвященного Иоасафа и не считает себя обязанным ему послушанием. Но святитель продолжал убеждать его и достиг того, что Салтыков со слезами раскаялся.
Эта ревностная деятельность и искание всюду славы Божией доставило немало огорчений святителю. Его осуждали, оскорбляли, делали на него постоянные доносы.
Милосердие было одною из наиболее развитых в епископе Иоасафе добродетелей.
Все доходы богатой кафедры он раздавал бедным, имевшим к нему всегда свободный доступ. Всякий страдавший был ему близок и дорог, и, насколько не щадил он тут себя, видно из следующего.
В Белгороде содержался под караулом важный политический преступник. Святитель посылал ему ежедневно кушанье со своего стола.
Об этом узнал губернатор и заметил епископу, что напрасно он заботится о враге государства. В те времена, когда так легко было быть заподозренным в политической неблагонадежности, святитель Иоасаф не смутился пред этими намеками и спокойно ответил губернатору, что, если и тот будет когда-нибудь заключен, и ему будет посылаться обед от архиерейского стола.
Раздраженный и смущенный губернатор попросил у него объяснения его слов, и тогда святитель обличил его в многих незаконных действиях и увещевал исправиться. Губернатор (может быть, искренно, а может быть, потому, что святитель угрожал ему довести до сведения Государыни о его злоупотреблениях, а Государыня, как губернатор знал, уважала святителя, – может, и из этих человеческих расчетов) обещал загладить свои несправедливости.
Следующий случай в чрезвычайно отрадном свете рисует отношение епископа к бедным.
Пред великими праздниками он посылал с доверенным келейником милостыню к бедным: деньги и платье. Келейник должен был, сложив все у окна или порога дома, стукнуть в стену, чтобы обратить внимание хозяев, и поскорее отойти.
Иногда случалось, что келейник был болен, и тогда святитель сам, улучив такую минуту, когда привратника не было у ворот, прокрадывался в одежде простолюдина на улицу и ходил по городу с тайною милостынею. Однажды пред Рождеством, когда он, переодетый, уже возвращался домой, привратник окликнул его у ворот. Не желая быть узнанным, он постарался проскользнуть молча. Тот схватил епископа, стал допрашивать его; подвижник пытался вырваться и получил несколько сильных ударов в спину, так что еле-еле смог доплестись до дома.
Обо всем этом узнал лишь один келейник его.
Вообще, точно предчувствуя, что век его будет недолог, он спешил делать добро, спешил наполнить жизнь свою подвигами.
Он постоянно помнил
