выпей. Вот вода,
в ней время остановлено. Она мертва.
Рядом с кроватью ставлю на пол.
Сама ж пойду, живые соки приготовлю,
питьё и витамины
на сегодня и на день вперёд.
Не злись! Лежи безмолвно
в тишине, подумай про работу,
про картины,
а то, что жжёт аорту
при каждом вздохе – то пройдёт.
Бард:
Сказавши, отвернулась от постели.
Ссутулив плечи,
через окно глядит на небо, что видно над макушкой ели.
И, еле слышно, побелевшими губами шепчет.
Адель:
Всё, что прошу, не призывай его!
Пусть я навек останусь в мире нижнем,
но только б вместе!
Услышь, Всевышний!
Пусть этот человек тебе неинтересен,
молю тебя, как ангел, хоть и бывший.
Бард:
Не видя ничего перед собой, смотря впустую,
Адель проходит мастерскую
летящим лёгким шагом,
направляясь в кухню. Но замирает,
бросив взгляд на незаконченный портрет,
что снят с мольберта,
и рядом,
возле стула,
опершись, стоит. В момент,
пока она глядит, луч солнца падает на холст
и, кажется, под дуновеньем света
произошло движение волос.
Адель:
Лицо красавицы мне этой незнакомо.
Однако Пабло уловил что-то такое
в ней, что, кажется, я знаю эту даму,
хотя и не припомню. К портрету раму
надо заказать, всё же клиент.
Когда портрет дописан будет – это важно.
В момент
отдачи можно больше запросить, чем, скажем,
за неоформленный, хоть и готовый холст.
Но где же я встречала незнакомку? Вот вопрос.
V.
Бард:
Ещё три дня прошло. Дверь в студию полуоткрыта,
но охраняется собакой, смотрящей неотрывно
за просветом и с утробным рыком
сопровождающей движение на вход, на выход или мимо.
Адель заходит с сумками продуктов, бросает сумки на
пол.
Бежит проверить, как там в спальне Пабло.
Адель:
Я вижу, ты не спишь, любимый.
Что, отпустила боль в груди?
Дай посмотрю поглубже.
Вроде лучше.
Ты как-то более живой,
чем раньше. Забавно, как там позади,
за головой,
на плоских волосах след от подушки
виден. Надо расчесать.
Потом. Ты голоден? Ты хочешь пить?
Пабло:
Адель, остановись. Часы показывают полчаса
до срока, когда она должна тут быть,
чтобы забрать портрет и заплатить баланс.
Василий обещал помочь портрет обра́мить,
если будет шанс.
Он да веча тут побывал, иль мне отказывает память?
Адель:
Да, Вася заходил. Картина в раме, полностью готова.
Ты даже не вставай.
Когда она придёт, я с ней поговорю сама.
Ты стал получше, но до здоровья
полного, как до луны.
Я накупила фруктов, и даже спелая хурма,
любимая тобой, была сегодня.
Ты столько спал! Скажи, ты видел сны?
Пабло:
Мне снился пляж. Испанская ривьера.
Ты в красном платье.
Солнце грело
сквозь виноград
на столики уютного кафе.
В руках меню – во сне
не разобрать —
что там, в какой графе.
Мы взяли латте
с пышной пенкой и с рисунком из сердечка
у официантки из славянского местечка,
по Праде
судя и акценту.
Мы платим временем,
разбитым в евроценты
за башню Мурскую, роняющую тень.
За набекрень
заломленную шляпку.
За обещание неги позже жаркой
ночью.
За всё то прочее,
за этот яркий
сон,
что сбудется ещё когда – так вряд ли.
За право ветра помнить твои пряди,
хотя бы в нём.
Адель:
Всё сбудется. Всё будет хорошо и скоро.
Я чувствую, хоть логики тут нет.
Люблю тебя. Пойду встречать твою сеньору,
не помешают деньги за портрет.
Бард:
Едва сказала, лай собаки громкий
прервал их разговор.
Дверь в мастерскую хлопнула, и тонкий
женский голос, к зверю обращаясь: «Свои, не вор!»
Адель бежит навстречу незнакомке,
а та стоит, недвижима, котомка
прижата к животу руками,
собака более не лает,
но близко не подходит тоже.
Поднявши шерсть, следит, чтоб та не двигала ногами.
Немая сцена посреди прихожей.
Адель:
Простите нас. Мы вас не испугали? Сильва, место!
Я узнаю вас, вы за своим портретом?
Да, он готов, вы проходите. Садитесь, вот вам кресло.
Хотите пить? Есть чай, конфеты.
Исабель:
Спасибо. Нет. А вы, наверное,
Адель,
та самая, что Пабло ангел?
Как чувствует себя маэстро
сам? И ходит ли уже ногами, без палки?
Адель:
Позвольте, миссис…
Исабель:
Короновель
Адель:
Откуда знаете вы, что он болен? Гая,
что ли, разболтала?
Исабель:
Нет, не Гая.
Я это, дорогая, читаю
по глазам по вашим.
Мне в них видны
постель и суета вокруг больного,
ухаживаний
полная, ну и любовь…
Ведь вы же влюблены?
Вы плачете ночами —
и это тоже видно по глазам.
Адель:
Да, я в печали,
но только, извиняюсь я, мадам,
для первой встречи
вы преступаете интимности границы.
Я вас не знаю иль никак не вспомню,
но почему-то кажутся знакомы
движенья ваши, тембр речи,
и странно то, как необычно длится
эхо от ваших слов по дому.
Мы, часом, не видались раньше где-то?
Исабель:
Не буду лгать. Похожестью портрета,
что Пабло написал, необъяснимо чувство deja vu.
Адель,
