с упрёком сказала Алёнка. – В нашем деле есть какое-то движение?
– Какое-то?! Да ты что! Очень насыщенное движение… в нашем деле. Подозреваемых много…
– Так что же Медвежонка моего не отпустили до сих пор? – возмутилась женщина.
– Ты не даёшь мне договорить. Подозреваемых много, а прямых улик на них нет. Одни мотивы и смутные подозрения. Улика только у твоего Гаврильева. И веская такая, прямая улика. Понимаешь? Орудие убийства с отпечатками пальцев.
– Ну как же так?!
– Ещё и свидетель есть, – напомнила ей Регина.
Возникла пауза. Алёнка вздохнула. Регина показалось, даже заплакала.
– Ноги у него больные, понимаешь? Он в десантуре когда служил, прыгнул с парашютом неудачно, с тех пор болят. В тюрьме ему каждый день за год идёт. С такими-то ногами.
– Допрыгался, значит. Кроме убийства, у него ещё соучастие в кражах. Помнишь?
– Да, помню я, помню. Помоги ему. Умоляю тебя!
– Подожди немного. Чувствую, что настоящий преступник у нас уже на крючке. Осталось только подсечь, – заверила одноклассницу Ростоцкая и нажала отбой.
Олеся Травникова. Не уверен, не изменяй
Архипов сидел за столом в своём кабинете и вертел в руках ручку.
– Так. Что мы имеем? Подозреваемых батальон, а обвинение предъявить некому. Ну, во-первых, десантник-сантехник Гаврильев, которого, по-хорошему, надо уже выпускать.
– Это ещё почему? С ножом же поймали. Свидетель есть, – удивился Берёзкин, присев на стул у стола. В руках он держал подстаканник, почерневший от времени, в стакане плескался кипяток с пакетиком чая.
– Да не тянет он на убийцу. Так, шестёрка, наводчик, – сморщился от досады следователь.
– Сестрица убитого? – спросил старший оперуполномоченный, размешивая в стакане сахар – две полных ложки.
– Вот тут да. Тут может быть интересно. Тёмная лошадка – эта Лиза Амурская. С виду тихоня, серая мышь, но мы-то с тобой знаем, как из таких тихонь черти лезут.
– А мне она нравится, – сказал Берёзкин, дуя на горячую жидкость в стакане.
– Ещё одна дамочка нарисовалась. Не забывай, – напомнил Архипов, указывая ручкой в школьную фотографию.
– Точно! Олеся Травникова, которая бывшая Волощук. Я же тебе не сказал ещё. Сообщение с угрозой было отправлено ею из деревни Тутаевка четыре дня назад.
– Интересно, интересно. Что там делала школьная любовь Амурского? Кажется, нам пора её навестить. Собирайся, поехали, – сказал Архипов, вставая.
Дверь квартиры по месту прописки Олеси Травниковой открыли не сразу. Только на пятый заход – Руслан уже убрал руку от кнопки звонка, собираясь уходить – в небольшую щель, передёрнутую цепочкой, выплыл опухший глаз.
– Чё надо? – спросил басом бородач, обдавая служителей закона зрелым перегаром.
– Слышь ты, дверь открой. Полиция, – сказал Берёзкин, распахнув в дверную щель удостоверение.
Ногу старший оперуполномоченный водрузил между дверью и косяком. На всякий случай. Бородач подумал, подумал, и через минуту цепочка лязгнула, повисла, раскачиваясь, открывая полицейским проход в квартиру. Бородач предъявил паспорт. Перед ними стоял муж Олеси. Архипов осмотрел амбала. Парень стоял в грязных трениках и в мятой футболке, правая рука – в ссадинах, костяшки сбиты.
– Где жена? – коротко спросил Берёзкин.
– Нету, – также коротко ответил Травников, отворачиваясь.
– А где она? – спросил Архипов.
– А я откуда знаю?! – заорал бородач, но натолкнувшись на суровый взгляд Берёзкина, продолжил спокойнее. – Ушла она. Мы разводимся.
Травников сник, опустив голову.
– Когда ты её видел в последний раз? – упорствовал следователь.
– Несколько дней назад. Олеся собрала вещи, сказала, что не любит и ушла. Трубку не берёт, – совсем как-то по-бабьи добавил бородач, неожиданно переходя с баса на фальцет.
– Куда она ушла?
– К этому актёришке. Чтоб он сдох! – опять заорал Травников.
– К Амурскому? – уточнил Архипов.
Брошенный муж кивнул, поджимая дрожащие губы.
– А ты его видел?
– Давно.
– Что с рукой?
– Подрался.
– Уж не с актёром ли? У него лицо разбито, у тебя – рука, – спросил Архипов. – А сейчас Амурский лежит в морге. Зарезали парня.
– В смысле?!
– Поехали, дружок, с нами. Протрезвеешь, поговорим, – добавил Берёзкин, хватая бородача за руку.
Пары часов Травникову хватило, чтобы прийти в себя. Регина зашла в допросную комнату, яркий свет от светильника под потолком резанул по глазам. Она зажмурилась, открыла глаза и посмотрела на задержанного. Брошенный муж, возможно отомстивший сопернику, сидел спокойно, отстранено смотрел в серую стену, сложив руки крест-накрест на груди. Руслан отодвинул стул для неё, Ростоцкая села напротив задержанного, Архипов – рядом с ней.
– Расскажи, когда ты видел Льва Амурского последний раз, – медленно произнёс следователь, чётко выговаривая каждую букву.
– Три дня назад, – ответил задержанный, не отрывая глаз от стены.
– Где это было?
– В квартире этого… убитого.
– Хорошо. И что ты там делал? – всё также медленно, как для ребёнка или умалишенного, произнёс Руслан.
– Ничего, – буркнул Травников.
– Вот так пришёл и сразу ка-а-ак давай ничего не делать. Да? А потом актёра всего в синяках, зарезанного в кустах нашли. А-я-яй! Как не хорошо обманывать, гражданин Травников.
– Да чего вы ко мне привязались?! Не убивал я вашего актёра! Не убивал. Так пару раз по морде съездил, и всё. Он живой был, когда я уходил, – вскрикнул задержанный и развёл руками.
Травников вспылил, взгляд метался, переходя с Регины на Руслана, с Руслана на Регину. Ростоцкая положила ладонь на кулак подозреваемого. Что-то он не договаривает, мудрит. Серые стены, залитые ярким светом задрожали, лопнули и испарились. Регина перенеслась в воспоминание бородача.
Он изрядно выпил. И чем больше пил, тем сильнее закипал. Гнев зародился в груди, разливаясь по всему телу – даже руки и ноги дрожали.
– Тварь! Он за всё ответит, – сказал Травников, махнул рюмку, сморщился, занюхивая рукавом, встал из-за одинокого стола и вышел из опустевшей без жены квартиры.
По улице шёл, как в тумане – закатное солнце, радостные окна в счастливых семьях, загорающиеся фонари у дороги, а вот и ЕГО дом. Дом этой твари. Дверь открылась после первого звонка. Ждал?
– Эй, ты куда прёшь?! – крикнул ошарашенный актёришка.
Травников оттолкнул хозяина квартиры, боковым зрением отмечая полуоткрытый рот, распахнутые глазища, и рванул в комнаты. Обошёл спальню и гостиную, заглянул на кухню и в ванную – никого.
Амурский стоял, засунув руки в карманы брюк, наблюдая за метаниями брошенного мужа. Догадался, поганец. Или нет?
– Ты – скотина. Зачем она тебе нужна? – спросил Травников, подходя к хозяину, стоящему у стола.
– Кто она? – довольно искренне поинтересовался актёр, но руки из штанов не вытащил.
– Жена моя, Олеся, – он подошёл так близко, как смог, не сводя глаз с этого пижона.
Амурский, услышав имя, взмахнул длинными, как у девчонки, ресницами, скривился пошлой улыбочкой.
