с партийными организациями и т. д.
Вследствие того, что основой большевистского режима являлись Советы, определение их роли и места в политической системе страны связывалось социал-демократами со своеобразием их возникновения, формирования и функционирования. Более того, создание Советов как органов власти, по большевистскому сценарию, не совпадало с доктринальной установкой социал-демократов (меньшевиков) на развитие различных органов рабочей самодеятельности (самоуправления). Отношение к Советам как органам власти было противоречивым. Неслучайно О. Ерманский в сборнике «За год» посвятил свою статью этому вопросу. Он считал, что институт Советов, в известном смысле, стал выражением «нашей политической отсталости, слабости массового состава наших профессиональных организаций, политических партий, в частности, партии рабочего класса»[220]. Создание Советов в качестве органов власти было актуальным в годы первой русской революции 1905–1907 гг., затем после Первой мировой войны данная форма организации власти устарела. Поэтому меньшевики предлагали развивать различные формы организации рабочего самоуправления: профсоюзы, фабзавкомы и т. д.
О. Ерманский особое внимание обратил на наличие антидемократических черт в советской системе из-за ее несовершенства как таковой. Это проявилось, по его мнению, в ряде моментов: во-первых, «неполной демократизации советского строя»[221], выразившейся в том, что различные категории граждан получили неравные права; во-вторых, в отсутствии у населения возможности реализации своих прав посредством законодательной инициативы и референдума, а также в том, что Конституция 1918 г. установила выборы в Советы не прямые, а трехстепенные. В-третьих, ротация кадров, в частности смена народных комиссаров, происходила не путем выбора их ЦИК, а по назначению Совнаркома. В-четвертых, Советы были лишены бюджетного права, которым ранее обладала даже Государственная дума. В-пятых, зачастую Советы фактически оказывались упраздненными или из них попросту была изгнана вся оппозиция. Таким образом, согласно этим доводам, именно отсутствие реальной власти в руках Советов являлось характерной чертой большевистского режима. Советская система, по сути, превратилась в партийную диктатуру, – таков вывод авторов сборника.
Таким образом, теоретики российского меньшевизма в сборнике «За год» дали весьма последовательные оценки большевистского режима. Став, по существу, представителями социалистической оппозиции, меньшевики попытались дать взвешенную и конструктивную критику советской политической системы, выявив противоречия ее функционирования, тем самым обрисовав возможные пути ее трансформации. Однако в оценке деятельности большевиков меньшевики выступали, в известном смысле, догматично. Их социологическая схема предусматривала особый сценарий развития: в частности, необходимость переходного периода от капитализма к социализму, преобладание пролетариата в социальном составе общества и т. д. Большевистские лидеры не считались с теоретическими наработками своих оппонентов, они руководствовались собственным видением проблем, стоявших перед страной. Тем не менее оценки меньшевиками Октябрьской революции и большевистского режима стали теоретической основой, на которой постепенно формировалась концепция демократического социализма.
Сборник «За год» являлся первой вехой в оценке меньшевиками октябрьских событий, большевистского режима и коммунистической идеологии. Важнейшей работой Ю. О. Мартова пореволюционного периода, затрагивавшей проблемы определения сущности большевизма и причин его политической жизнеспособности, стал его труд «Мировой большевизм», опубликованный после его смерти в Берлине в 1923 г. Данная работа представляет собой сборник статей Ю. О. Мартова, написанных им и частично опубликованных в различных изданиях в период его пребывания в Советской России.
Меньшевистский лидер углубил свои оценки и взгляды на большевизм и на политическую стратегию РСДРП в изменившихся условиях в том числе. Практическая значимость работы Мартова заключается в том, что «Мировой большевизм» стал теоретической базой пореволюционного меньшевизма. Он рассмотрел большевизм как сложное политико-идеологическое явление, выделив в нем, с одной стороны, ряд почвенных черт, с другой, проследив превращение большевизма из внутрипартийного течения в мировое явление. Мартов признал, что «русский большевизм» связан с национальными особенностями мировосприятия действительности, а «мировой большевизм» имел в своем основании гораздо более сложные социальные факторы. Первое, на что обратил внимание Мартов, – это огромная роль солдатской стихии, сыгравшей роль «троянского коня» в приходе к власти большевиков осенью 1917 г. Он отметил ее особый психологический настрой, основывавшийся на идеях «антипарламентаризма», «коммунизма потребителя» и особом «корпоративном сознании»[222]. Данные факторы повлияли самым негативным образом на формирование поведенческой линии большевиков, на те общественно-политические ценности, которые они претворяли в жизнь. Но с течением времени солдатские массы были оттеснены от какого-либо участия в управлении страной. Мартов признал существование и иных истоков большевизма, коренившихся в одном из основополагающих постулатов марксизма, а именно, в культивировании роли пролетариата в жизни общества и государства. Обратив внимание на особый максимализм большевиков при популяризации роли рабочего класса, не соотносившийся с реальными социально-экономическими условиями страны, лидер российского меньшевизма назвал его «наивным социальным оптимизмом»[223]. Он отметил также наличие особой психологии российского пролетариата, склонного скорее к изъятию, нежели к воспроизводству материальных благ. Мартов выделил и такую черту рабочих, как стремление решать политические вопросы силовыми методами, что, в свою очередь, повлияло на отношение большевиков к демократическим ценностям. Данные факторы в совокупности с отсутствием понимания европейскими правительствами глубины трансформационных процессов, происходивших в России, по мнению Мартова, способствовали возникновению и стремительному распространению большевизма как идейно-политического явления не только в России, но и в мировом масштабе. Мартов одним из первых попытался объяснить, почему именно Россия стала идейным вдохновителем мирового пролетарского движения. Несмотря на преобладание в рабочих массах капиталистически развитых стран «благоприятной почвы для расцвета примитивно-коммунистических идей уравнительного распределения, господствовавших в рабочем движении на заре его возникновения», в России «корни этого упрощенного понимания социализма» уходили «далеко в нетронутую капиталистической культурой почву первоначального накопления и примитивных социальных отношений»[224].
Но в то же время он подчеркнул преобладание аграрного сектора и крестьянского населения в России. Аграрный характер российской экономики выдвигал на первый план решение именно крестьянского вопроса. Мартов в числе первых пришел к пониманию первостепенности данного вопроса для социал-демократов.
Таким образом, можно сделать вывод о том, что Мартов верно подметил специфику модернизационных процессов в начале ХХ в. в России по сравнению со странами Европы, а следовательно, и разные условия функционирования социалистических партий. Между ними лежала огромная пропасть, обусловленная уровнем экономического развития и политической культуры. Политические партии, опиравшиеся на пролетариат и формировавшие его идеологию, появились в России в конце XIX в. Присутствие же анархо-коммунистических черт в сознании рабочих, имевших еще достаточно сильную связь с деревней, сделало возможным восприятие ими именно идеологии большевизма, наиболее адекватно отражавшей их сиюминутные интересы.
Следующими важными вопросами, подвергшимися рассмотрению в постоктябрьский период, являлись вопросы поиска путей выхода из кризиса и выработки новой стратегии в изменившихся условиях. Следует отметить, что в связи с тем, что кризис был многоплановым и затрагивал все сферы жизни общества, выход российские социал-демократы искали в нескольких направлениях, разрабатывая социально-экономические и
