предупреждали, что будут причаливать суда, поэтому мы сообщили в штаб!
— Охраняйте корабль! — велел я. — Это моя собственность, на которую у меня большие планы! Пропадёт — будет суровый спрос!
— Ладно! — не стал спорить наблюдатель. — Проследим!
Киваю ему и иду в сторону оборонительного периметра.
— Дмитрий Ибрагимович! — помахал мне рукой Игорь.
— Здоров! — приветствовал я его. — Запустите?
— Конечно!
Прохожу на территорию Коммуны и вижу взвод красноармейцев, разгружающих кузов КамАЗа. Ящики с боеприпасами.
— Товарищ Верещагин! — подбежал ко мне неизвестный боец. — Вас вызывает к себе товарищ председатель народного совета!
— Срочно? — уточнил я.
— Велено вести сразу же, как явитесь, — ответил боец.
— Ладно, — кивнул я. — Веди.
Бабуля заседала на очередном собрании народных депутатов.
Я как-то зарамблерил на останках интернета, что это такое — советы народных депутатов и понял, что ничего нового Агата Петровна не изобрела, а просто скопировала то, что было создано во времена Революции, с исключением некоторых пунктов, типа, не пускать в советы аристократию, барыг и прочих неблагонадёжных. Сейчас пускают всех, за кого голосуют избиратели, потому что, наконец-то, во всём мире настал первобытный коммунизм — денег нет, вещи имеют только прикладную ценность, оружие имеет высшую ценность, а социальный класс всего один — пища для зомби и друг для друга.
«Наверное, следует называть это диким коммунизмом», — подумал я.
— Появился, наконец-то, — заметила меня бабушка. — Товарищи! Предлагаю поставить на повестку вопрос о белых, коих привела всё ещё приговорённая к расстрелу Людмила Метелина.
Депутаты сначала коллективно посмотрели на меня, после чего начали переглядываться и перешёптываться.
Всего на заседании присутствовало девять депутатов, не считая бабушки, но это логично — людей ещё мало, поэтому много депутатов быть и не может.
— Вот о Людмиле я тоже хотел бы поговорить, — перехватил я инициативу. — Требую для неё амнистии, потому что считаю, что она может принести нам много пользы. Как минимум тем, что неплохой боец. Вдобавок следует сказать, что она не слетела с катушек, как многие суперы.
— Сначала объясни, зачем ты привёл в Коммуну беляков, — потребовала бабушка.
— А что, надо было бросать их на съедение зомби? — усмехнулся я.
— Если бы ты послушал требования их генерала, то всерьёз задумался бы об этом, — вздохнула бабушка. — Он требует связь со ставкой царя, где бы она ни находилась, а также пытается сагитировать наших бойцов переходить под его командование.
Ну, что-то вроде такого я и ожидал.
— Так вы здесь власть — проясните человеку, — улыбнулся я. — Он в шоке, как и все, невольно прибывшие в наш мир. Сейчас он пытается вернуть контроль над ситуацией, утраченный в ходе…
— Мы это знаем и понимаем, — перебила меня бабушка. — Но зачем ты привёл их без согласования с нами?
— Ситуация была очень близкой к критической, параллельно с мыслительным процессом я ещё и от зомби отбивался, вообще-то, — ответил я. — Да и как ты себе представляешь согласование спасения жизней двух сотен людей?
— Тем не менее, — покачала головой Агата Петровна.
Хочет взять под колпак, чтобы по стойке смирно стоял и строевым шагом ходил, когда надо будет сходить в ларёк за пивом и сигаретами…
— Бабуль, ты меня не строй, — вздохнул я. — Другим коммунарам можешь приказывать, указывать, сеять светлое нефильтрованное, а меня оставь в покое. Я работаю один, начальства над собой не потерплю, поэтому навязчиво требую относиться ко мне, как к стихийному бедствию. Я просто прихожу, иногда помогаю, когда есть возможность, а нет возможности — ну, значит, без меня обойдётесь. Я не часть команды. Кстати о команде…
— Всё с тобой понятно, — поморщилась бабушка. — Не могу сказать, что я удивлена.
— И остальные тоже не удивлены, я надеюсь, — оглядел я присутствующих народных депутатов.
— Дмитрий — свободный человек, — встал со стула какой-то бодренького вида дядька лет семидесяти, одетый в костюм типичного совдеповского стиля. — В ряды ополчения Коммуны он не вступал, поэтому приказы комиссаров и командиров он слушать не обязан, так что имеет полное право так говорить. Не ощущаю почвы под претензиями и неодобрением, Агата Петровна.
Бабуле не понравилось, что дедок попёр на неё, пусть и обоснованно. Внешне это проявилось лишь в на мгновение изменившемся взгляде, а так, каменное лицо бабушки не дрогнуло ни на микрометр.
— И всё же, если уж ведёте кого-то в Коммуну, Дмитрий, будьте добры предупреждать заблаговременно, — продолжил крепкий старичок.
— Мы не представлены, — нахмурил я брови.
— Геннадий Васильевич Шклов, — представился старичок. — Рад очному знакомству.
— Взаимно, — улыбнулся я. — Что там дальше по повестке, Агата Петровна?
— Амнистии не выдаём, — покачала головой бабушка. — Мера пресечения должна быть приведена в исполнение.
Эх…
— Она нужна мне, поэтому я готов щедро заплатить, — заговорил я после паузы. — Я ещё не разбирал кучу сфер, полученных с хладных трупов Барина и его команды — можете забрать их в безраздельное и счастливое пользование, а взамен отдать мне Шув, в безраздельное и счастливое пользование.
— Ты что… — заговорила бабушка.
— Нет, — усмехнулся я. — Почему ты настолько плохого мнения обо мне? Она полезный боец и нужна мне для усиления костяка моей боевой группы.
Очень маленькой, но очень гордой боевой группы…
— И даже не посмотришь, что отдаёшь нам? — усмехнулась бабушка.
— Да мне плевать, — пожал я плечами. — Шув мне ценнее, потому что сферы сверхспособностей не могут прикрыть мне спину.
— Ладно, товарищи, голосуем, — решила бабушка. — Кто за амнистию Людмилы Метелиной? Поднимите руки.
Из десяти депутатов руку подняли семеро.
— Большинством голосов принято, — резюмировала Агата Петровна. — Следующий вопрос повестки — как быть с белыми?
— Я считаю, что нужно отделить военных от гражданских, — вновь встал со стула Шклов. — Пусть военные катятся, куда хотят и умирают во имя царя, но гражданские должны остаться — люди там простые, случайно оказавшиеся рядом с площадью переброса. Перекуём их, постепенно, в настоящих коммунаров.
— Думаю, меня этот вопрос касается очень опосредованно, — поделился я мнением. — Поэтому вынужден откланяться — дела…
Покидаю зал заседаний и иду домой. Политикой не интересуюсь, ни глобальной, ни местной, поэтому мне
