Лютера в 1519 году, в немецком переводе члена группы Каспара Нюцеля — эти поддержка и одобрение прямо поставили протест Лютера на службу германскому национальному движению. В марте 1518 года Лютер отправил Дюреру благодарственное письмо, возможно за копию недавней картины «Страсти Христовы» (и то, и другое передавал Спалатин). Через два года Дюрер просил в письме Спалатина поблагодарить Фридриха Мудрого за «маленькую книгу Лютера». Вероятно, это был один из трактатов о Реформации 1520 года, в котором для широкой аудитории представлялись его учения и реформы. Поскольку Лютер теперь стал противоречивой фигурой в национальном масштабе, Дюрер также просил Спала-тина предпринять шаги для обеспечения безопасности «этого христианина, который помог мне в большой нужде». Последнее относилось к депрессии и меланхолии, которые одолели Дюрера в 1514—15 годах после «тяжелой смерти» матери и травматичного, неблагодарного, безденежного года на службе у императора Максимилиана I. Отдавая честь Лютеру, Дюрер выражал желание увековечить его в искусстве{169}.
С этим письмом Дюрер отправил три копии своих недавних гравюр с изображением давнего противника Фридриха, нового кардинала Альбрехта из Майнца, очевидно, как пример того, как Дюрер собирается увековечивать Лютера, если получит такую возможность. Альбрехт являлся еще одним патроном Дюрера, и тогда лучше был известен в Саксонии, как самое высокопоставленное лицо германской церкви из тех, кто стоял за раздачей индульгенций за пожертвования на Собор святого Петра. Желая довести до конца дело с портретом Лютера при дворе и получить официальное одобрение, Спалатин передал копию выполненного Дюрером портрета кардинала Альбрехта придворному художнику Виттенберга Кранаху.
Чтобы подготовить запрашиваемый двором офорт с изображением Лютера «в стиле Дюрера», Кранах вначале скопировал портрет Альбрехта — однако, он не имел никакого желание льстить ни кардиналу, ни своему сопернику-художнику. Он изобразил Альбрехта из Майнца пухленьким апатичным юношей, мало похожим на зрелое и уверенное высокопоставленное духовное лицо. В отличие от Альбрехта, Лютер в изображении Кранаха получился мускулистым добродетельным монахом, готовым к борьбе{170}. Резкое несоответствие образов предполагает соперничество Кранаха с Дюрером, дружбу с Лютером (Лютер стал крестным отцом его дочери в 1520 году) и память о роль Альбрехта в появлении индульгенций. Все это вылилось в ехидство{171}. То, что Кранах обновлял резиденцию кардинала в Галле три года спустя — и взялся за эту работу одновременно с выполнением карикатур на Папу для Реформации — дает ясно понять, что идеология не затоптала отношения патроната среди художников той эпохи{172}.
Это раннее соединение саксонского искусства, политики и религии вокруг таких личностей, как Спалатин, Дюрер, Лютер, Кранах и Фридрих Мудрый, положило начало организованному религиозному диссидентству, которое стало немецкой Реформацией. Два движения, новое религиозное и более старое политическое, говорили в один голос на заседании парламента в Вормсе в апреле 1521 года. Там германские поместья, ни одно из которых еще не стало протестантским, представили императору Карлу V «102 давящих груза и злоупотребления, навязанных и совершенных в отношении Германской Империи папским престолом в Риме» — подробный список политических, экономических, церковных и духовных жалоб, многие из которых повторяли заявления Лютера{173}.
Однако было не время для превращения немецких печалей в оружие большой разрушительной мощности. Успех национальных реформ окажется соразмерен такту и дисциплине реформаторов — что возвращает нас назад к провокационному рисунку Кранаха, изобразившего Лютера. Заказав его, двор саксонского курфюрста теперь считал его слишком зажигательным для этого времени. Он велел Кранаху отразить менее разозленную Германию в новой гравюре с изображением Лютера{174}. В результате получился Лютер, размещенный в традиционной для изображения святых нише, с открытой Библией в руке, реформатор, явно готовый слушать и размышлять, возможно, даже сомневаться и остерегаться — Лютер, с которым станут работать князья{175}.
Мастерская Кранаха вместе с другими создавала многочисленные пропагандистские образы Лютера для групп, которые хотели завоевать на свою сторону двор и реформаторов. Лютер с готовностью сотрудничал, участвуя в этом предприятии, позволяя изображать себя на портретах так, как желали политики, если сопровождающие строки из Библии помогали продвигать его духовные послания{176}. Для аристократов и богатых бюргеров Лютер изображался в виде бородатого «Юнкера Йорга» [то есть, рыцаря. — Прим. перев.], переводчика Нового Завета на немецкий язык. Для интеллектуалов — как ученый и профессор в круглом докторском берете. Как для образованных, так и необразованных Ганс Гольбейн одинаково изобразил Лютера, как германского Геркулеса, убивающего доминиканского инквизитора из Кельна, Якоба Гохштратена, и прибавляющего его тело к большой груде убитых генералов из схоластической оккупационной армии Папы, от Аристотеля до Джона Дунса Скота. Наконец, для всех немцев, готовых изгнать иностранных хищников с германской земли, Лютер с Библией в руке был изображен рядом с идейным вождем рыцарского восстания, Ульрихом фон Гуттеном, с мечом в руке, под знаменем, на котором было написано «Свобода христианам»{177}.
Вкладчики в пропаганду и успех Реформации — гуманисты, саксонский двор, реформаторы, художники, которые служили всем трем группам — признавали деградирующий эффект папской власти на германскую политику и лечение душ. Политики называли это «римскими грузами и злоупотреблениями», а религиозные реформаторы — «ложью и сфабрикованными фактами». Германские юристы, гуманисты и теологи искали в прошлом Германии традиции и примеры, которые можно было бы представить иностранным критикам, в основном римским, в подтверждение германского суверенитета и культурного равенства{178}.
Пока еще малоизвестный Лютер стал участвовать в этом поиске и сделал в него один небольшой вклад — обнаружил анонимную мистическую работу, сокращенную и опубликованную под названием «Германская теология». В предисловии к полному изданию он хвалил ее, как «приведшую германский народ к Богу, когда книги на латыни, греческом и еврейском этого не сделали», — доказательство, как он в дальнейшем заявлял, превосходства германских теологов над римскими, греческими и еврейскими. Он предупреждал иностранцев, имеющих дурные намерения, не принимать простоту немцев за слабость{179}. Этот памфлет был еще одним национальным корнем, за который могли держаться немцы, напоминанием об еще не излеченной, раненой в процессе истории гордости Германии. Публикация памфлета стала ранним шагом к объединению новой религиозной оппозиции Риму с представителями более старого национального движения, которые тогда также восстанавливали германскую историю и культуру.
НОВАЯ ТЕОЛОГИЯ
Христианин есть свободный господин всех вещей, который никому не подвластен.
Христианин есть раб всех вещей и пребывает в подчинении.
Мартин Лютер, 1521 г.{180}
(перевод дан по: Хроника христианства под научной редакцией М. Воскресенского. — М.: Терра, 1999,
