над выставкой. Там стояло несколько сколоченных и раскрашенных платформ с декорациями в уменьшенном масштабе. Они воспроизводили знаменитые сады и бульвары Парижа, а в некоторых случаях — вымышленные виды.
В этих похожих на сон декорациях были размещены проволочные манекены примерно в треть женского роста. У всех были керамические лица с одинаково бесстрастным выражением — но это оказались не просто куклы. Каждый манекен облачили в уменьшенный модный наряд: на них были платья, манто и шляпки, на ногах — маленькие туфли на каблуках, на талиях — пояски, в руках — сумочки.
— На некоторых надето даже нижнее белье, — торжественно сообщил Диор, пока они лавировали в толпе. — Все сшито вручную. Кутюрье выгребают у себя в мастерских лоскуты и обрезки ткани, которые в лучшие времена давно были бы выброшены, и шьют из них наряды.
— Это невероятно! — воскликнула Купер.
— Модные дома объединили свои усилия, чтобы устроить этот показ в миниатюре. Здесь все: Нина Риччи, Баленсиага, Скиапарелли, Роша, Эрмес. Это ли не чудо?
Купер смотрела на кипящую вокруг работу.
— Только французы могли придумать нечто подобное. «Чудо» — самое подходящее слово.
— Вам не кажется, что из этого выйдет отличная статья? — лукаво спросил он. — Никто не в курсе происходящего. Прессу не интересует ничего, кроме войны. Сейчас вы — единственная модная журналистка во всем Париже.
— Я даже не журналистка, где уж там — модная.
— И что? — Он указал на фотоаппарат, висящий у нее на шее. — По-моему, сейчас самое время начать, n’est-ce pas?[23]
Озарение поразило Купер, как удар молнии. Она подняла фотоаппарат и поймала в фокус группу молодых людей, устанавливающих миниатюрную Триумфальную арку.
— Месье Диор, вы — гений!
— Я знаю, — скромно отозвался он.
Она сделала снимок и перемотала пленку, чувствуя радостное возбуждение.
— Если «Харперс базар» не понравится моя предыдущая статья, то эту они возьмут наверняка.
— Вот именно. Расскажите миру о том, что мы делаем, Купер. Расскажите, что у нас тут не только смерть и разрушения, обреченность и пессимизм. Людям нужны поводы для счастья.
Молодой человек с картонной Эйфелевой башней в руках на бегу радостно поздоровался с Диором.
— Это Марсель Роша, — пояснил тот. — Я вас позже ему представлю.
Гул голосов, стук молотков, визг пил и прочие звуки созидательного труда отражались от прочных дворцовых стен. Иллюзия города в миниатюре усиливалась клубами табачного дыма и облаками пара от дыхания, которые поднимались к высокому потолку и собирались там, как тучи перед грозой. Диор провел ее по периметру зала к платформе, изображающей нарядный салон, — она была почти полностью готова. Две портнихи в черном стояли перед ней на коленях, подгоняя изящные туалеты на куклах, которым придали элегантные позы.
— Это выставка модного дома Люсьена Лелона, — объяснил Диор. — А это мой работодатель, месье Ле-лон собственной персоной.
Именитый кутюрье оказался невысоким подвижным мужчиной в двубортном костюме в полоску. У него был острый взгляд и аккуратные небольшие усики, и когда Диор представил его Купер, тот склонился над ее ручкой со старомодной галантностью.
— Добро пожаловать в Париж, дорогая леди! — Он с видом эксперта быстро окинул взглядом ее фигуру. — Вы журналистка? Могу ли я узнать, для какого журнала вы пишете?
— Для «Харперс базар», — заявила Купер, набравшись наглости.
— Превосходно! Надеюсь вскоре увидеть вас у себя в салоне, — почти промурлыкал он, поправляя кончики усов. Он вручил Купер свою визитку. — Думаю, мы способны доказать вашим читателям, что мода в Париже по-прежнему жива.
— То, что вы делаете, поистине поразительно! — Она присела на корточки, чтобы лучше рассмотреть манекены. — Какие восхитительные платьица!
— Месье Диор — талантливейший модельер нашего Дома, — сказал Лелон, положив Кристиану руку на плечо.
Купер заметила, что Диор покраснел.
— Вы слишком добры ко мне, мэтр, — проговорил он.
Диор принялся тихо объяснять Купер особенности созданных им моделей одежды. Там были и вечерние платья из атласного шелка, и очаровательные повседневные платьица в горошек. Пухлыми ловкими пальцами он вертел наряды лилипутских моделей, чтобы показать, какого труда стоило их создание: туфли были сшиты вручную; пуговицы и молнии не были пришиты намертво, а расстегивались — так же, как и пряжки маленьких ремней; в сумочках лежали крошечные пудреницы и обшитые кружевом носовые платочки. Под платьями на куклах были надеты сорочки и нижние юбочки, словно вышитые феями.
Диор обратил ее внимание на сережки в маленьких керамических ушках и браслеты на запястьях.
— Золото с бриллиантами, — сказал он. — Их специально для нас изготовил Дом Картье.
Несмотря на всю его застенчивость, о своих творениях Диор говорил со спокойной уверенностью. В то время как авторитет Делона основывался на его статусе владельца модного дома, уверенность Диора проистекала из внутренней убежденности художника в высоком качестве своего труда.
Делон с видом собственника стоял рядом, заложив одну руку в карман пиджака, а в другой держа сигарету. В Первую мировую войну он был офицером, и даже годы управления парижским модным домом не лишили его военной выправки.
«Трудно отыскать двух более разных людей, — подумала Купер, — чем этот поборник строгой дисциплины и Диор, с его мягким характером; но Делон определенно знает цену своему сотруднику».
Она внимательно слушала все, что рассказывал Диор, и делала многочисленные пометки в блокноте, а также сделала несколько снимков, изо всех сил стараясь, чтобы фотографии вышли как можно удачнее. Купер решила отнестись к своей новой карьере со всей серьезностью — поэтому тоже напустила на себя спокойный и уверенный вид истинного профессионала своего дела.
Когда она вернулась домой на площадь Виктора Гюго и села за печатную машинку Джорджа, перед ней встала другая проблема: ей каким-то образом нужно было сообщить своей семье и родным Амори о том, что она его бросила. Или он ее бросил. В любом случае, они расстались по обоюдному согласию посреди войны, подтвердив таким образом самые смелые прогнозы обоих семейств. Подумав некоторое время, она напечатала два письма: коротенькое отцу Амори, в котором почти не было никаких объяснений, и длинное — своему старшему брату, в котором объяснила всё или почти всё.
Закончив, она перечитала оба письма. Их отправка должна была стать еще одним серьезным шагом на пути к окончательному разрыву с мужем. Как только она опустит письма в почтовый ящик, вернуть их будет нельзя. Всем дома станет известно о неприглядном состоянии ее брака. Все всё узнают. Но починить то, что сломалось (да и вряд ли она собиралась это делать), будет намного сложнее или совсем невозможно. Но если она решила отнестись к переменам серьезно, ей придется через это пройти.
Она
