град Кириллов,
Его озёр и рек его размах.
Сюда в места глухие уходил он
От смут столичных – зодчий и монах.
Колоколами утвердили слово
Монастыри, раздвинув горизонт.
Но, слышал я, звучат стихи Рубцова,
И внемлют им Кирилл и Ферапонт.
Чем не столица наш Великий Устюг —
Старинный русский северный причал.
В своём дворце у рек могучих в устье
Нас Дед Мороз по-царски привечал.
И оживают бабушкины сказки,
И хороши сметана и блины,
И пляшут ёлки и летят салазки,
И нет новее русской старины.
Как хорошо в парении беспечном
Земли родимой узнавать черты.
И всем желать от всей души, сердечно
Под Новый год тепла и доброты.
Домовёнок
В нашем доме барабашка,
Домовёнок маленький,
Добрый сивый замарашка —
Пёсик захудаленький.
С нами рядом он живёт,
По подъезду носится,
Всех встречает у ворот,
На прогулку просится.
Всех жильцов наперечёт
Барабашка знает,
А чужой в подъезд зайдёт —
Он его облает.
В нужный миг сигнал подаст —
Жди кого-то в гости.
Заслужил малыш у нас
Колбасу и кости.
Добротой на доброту
Отвечают люди
И несут ему еду
Вкусную на блюде.
Над вечным покоем
Заброшенный храм, осеняют кресты
Пространство лесное.
Как будто стоишь у незримой черты
Пред вечным покоем.
Как будто в начале земного пути,
Или видишь цель, до которой идти…
Отсчёт, родовое.
Напуганы мы, и утешены мы
Вечным покоем.
Забудется всё, отойдёт, отболит
Доброе, злое.
Но эта вот церковь пусть вечно стоит
Над вечным покоем!
Марьино
Искусница Марья, наверно,
В долине поречной жила,
Болотной колдуньей и ведьмой
За чудную силу слыла.
А, может быть, помнит долина
Кровавую страшную ночь,
Когда поглотила пучина
Красавицу царскую дочь…
Недаром же в русской столице
Район, где сегодня живём,
Где всюду вода серебрится,
Мы Марьино нежно зовём.
Просторен, как Марья мечтала,
Дома и мосты высоки.
Московской Венецией стала
Убогая пойма реки.
Сквозь корку стекла и бетона
В Москве не шуршат камыши.
Не слышно печального стона
Пропавшей в болотах души.
Лишь нежное женское имя
Огнями горит на стене,
Да юная девушка в синем
Порою приснится во сне.
Моя премия
А. А. Павлову
Стихи мои птицей в окно залетели.
В том домике старый учитель живет.
Его, как всегда, не застанешь в постели,
В заботах с утра: сенокос, огород…
На полках, конечно, и Гоголь, и Пушкин,
Абрамов и Яшин, Есенин и Фет…
Здесь писем гора – от Камчатки до Кушки —
И местной газеты учтивый ответ.
И я – обладатель ценнейшей из премий.
Я горд! Я на взятом стою рубеже!
Мне старый учитель из русской деревни
Сказал о стихах, что пришлись по душе.
Того, что нет, не выплеснешь
Того, что нет, не выплеснешь.
Звенит пустое дно.
Огонь в сердцах не высечешь,
Когда в своем темно.
Кряхтишь, сопишь, пытаешься
О светлом, о большом…
Над рифмой вялой маешься…
Занялся бы трудом,
Тебе доступным более, —
Мог лапти бы плести,
Смирясь с крестьянской долею,
Чем эту чушь нести.
Чтоб лыко к лыку сроблено —
Приятно посмотреть.
Ну сколько можно Родину
С похмелья только петь?!
Мычание – не пение,
Не музыка, а стон.
Поверь чужому мнению —
Душе противен он.
Побег
Даже смерть за мной не угонится!
В монастырь души ухожу.
В дверь мою никто там не вломится,
Сам теперь сужу и ряжу.
Мир озлобленный и воинственный
Закрывается для меня.
В мир своей души – мир таинственный —
Погружаюсь я, возрождаюсь я.
Память в храме том курит ладаном,
В ней сокровища нахожу.
Распылял себя неоправданно.
За собой в себя ухожу.
Образ мира
На этой шкатулочке белого цвета
Ни стрел нет магических и ни колец.
Но все-таки наша большая планета,
Как брошь, помещается в этот ларец
Со всеми морями и странами всеми.
Тут русский и немец, француз и мулат.
Мы все – электронами в нервной системе
Серебряных жил и невидимых плат.
Нас шесть миллиардов, как атомов – много.
И каждый отдельный был сам по себе.
Теперь же короткою стала дорога
К любому селенью и к каждой судьбе.
Теперь по-другому я слышу и вижу
И чувствую даже, наверно, не так.
Касаюсь до клавиш, и вот я в Париже.
Хотите – на матче «Реал» и «Спартак».
Кому-то Земля – это шарик хрустальный.
А мне так вот этот невзрачный на вид,
Простой, как яйцо, как яйцо, гениальный
Компьютер, где мир наш, как в радуге, слит.
«Во многия знаний есть много печали».
Легко ли живется тебе, человек?
О чём там в сети Интернет прокричали?
Куда устремился, компьютерный век?
Туда, где пальмы
Я вырваться хочу за круг проблем,
Туда, где лаской засияют очи,
Где негу дарят звезды южной ночи
И телефон тревожный будет нем.
Мне б разорвать кольцо холодных скал,
Забыть минуты жизненных падений,
Замуровать причины сожалений
И не спускаться в памяти подвал.
Туда, где пальмы, – на Канары, на Таити —
Ты унеси меня, седой волшебник-джин.
Да только знаю, даже кущи эти
От всех проблем не защитят мужчин.
Пусть негу дарят купленный гарем
И золотой песок на берегу,
Но и тогда я весел быть смогу,
Лишь разорвав на горле круг проблем.
Новогоднее
Сердце, сердце,
поплачь, поплачь
У свечи, у огня
новогоднего.
Жизнь под горку
пустилась вскачь —
Сколько прожито!
Сколько пройдено!
О себе и других
поплачь,
Разрыдайся
слезою светлою.
Время, время —
седой палач —
Дожигает
свечу заветную.
А над крышами
Млечный Путь
Украшает
юдоль морозную.
И осталось
совсем чуть-чуть
До прыжка
в эту бездну звездную.
Купавна
Хорошее место Купавна —
И лес, и озера, и пруд,
Поют соловьи, и купавы
На глади зелёной цветут.
А ночью клубятся туманы,
Покой охраняя лесной…
Недаром старинные раны
Здесь лечит бродяга морской.
На праздник Ивана Купалы
Мне жёлтый сплетите венок.
Кувшинка, купавна, купава —
Мне нравится этот цветок!
Как трудно быть трезвым
Как трудно быть трезвым во время чумы,
Свидетелем быть грабежей и войны,
И беженцев
