Глава 9. Самое дорогое в мире вино
Очнувшись от духоты в скомканном пахнущем одеяле, я обнаружила, что самолет уже на земле. За обшивкой слышался шорох шин, подъезжающего трапа. Мужчины активно собирались и уже скинули в пакет для мусора остатки моего раннего завтрака. Разблокированная входная дверь пропустила в салон двоих, на вид щуплых, смуглых парней в потрепанных грязных масках на лице. Мэхмет без слов показал им на руке два пальца, и они, бегло оглядев салон, вышли, что-то крикнув снаружи.
Я встала, откинув со лба растрепанные грязные волосы и, стараясь не думать о помятом после дневного сна лице, вышла на шаткую металлическую лестницу. Самолет был припаркован в ангаре, но даже через щели в жестяных стенках было очевидно, что солнце стоит высоко, и снаружи жарит адское пекло. Поборов желание вернуться в прохладный салон, я направилась к одному из работников, который катил на тележке большой деревянный ящик, скорее всего, для транспортировки вампиров.
Разговора у нас не получилось из-за языкового барьера, но смущенная улыбка и неопределенный жест рукой на большие двери, подсказали мне, что угроза жизни пока отсутствует, и я направилась согласно единственному указателю для иностранцев: на парковку.
По крытому светлому коридору мимо длинных рядов пустых гробов я прошла до большого застекленного зала, освещенного электронными табло и циферблатами. Небольшой аэропорт был полупустым. Почти на всех направлениях высвечивалось красным «сancelled». Я вернулась в коридор, ведущий к ангару как раз в тот момент, когда уже знакомые мне работники выкатывали груженые двумя ящиками телеги. Судя по всему, они не только знали, кого везут, но и воспринимали эту процедуру как вполне привычную. А количество коробов, многие из которых были не новыми, могло бы обеспечить еще одни выборы владыки в Касабланке.
Тенью следуя за своим «живым» багажом и носильщиками, я спустилась на лифте на подземную парковку, где ящики загрузили в большой серебристый фургон.
Жестикулируя, объяснила водителю, что еду с двумя спящими пассажирами, на что он только глазами указал на сиденье рядом с ним, но предложил медицинскую маску. Из уважения пришлось согласиться, от чего нижняя часть лица тут же намокла как в парнике. Усевшись, я постаралась не думать о том, что будет, если в мое отсутствие гробы просто набили кирпичами, и я еду в неизвестность без Мэхмета. Через пару минут мы уже покинули территорию аэропорта и неслись по раскаленной от солнца дороге. Мелькавшие справа и слева сухие пейзажи, склады и небольшие придорожные магазины с глиняными товарами напоминали мне о том, что все курортные города похожи друг на друга. Реклама, выцветшая под солнцем, выглядела постапокалиптично, и людей мы практически не видели, исключительно стариков.
Я несколько раз попыталась заговорить с водителем о цели нашего путешествия и ситуации в мире, но он только неопределенно пожимал плечами и изредка кидал странный взгляд на пятна крови на моей рубашке. Оставив эту затею, я уставилась в окно и была вознаграждена: слева отчетливо проступила полоска моря, сливающаяся с горизонтом, которая расширялась по мере нашего пути, и скоро в воздухе ощутимо повеяло соленым бризом.
Примерно через час или около того машина остановилась у большого белого дома на побережье. Он стоял на крутом обрыве, и мне страшно было даже представить, как его построили строители, хотя я и понимала насколько потрясающим должен быть вид из окон. С двух сторон от строения высились крутые скальные уступы и могучие белые глыбы, стеной отделявшие именно этот дом от других видневшихся по побережью построек.
Водитель фургона вышел, бесцеремонно стащил на землю оба ящика, пока я подошла к воротам дома и, особо ни на что не надеясь, подергала за калитку. Оглянувшись на хлопок дверью в машине, лишь успела проводить глазами уезжающий фургон. Два гроба лежали на земле под палящим солнцем.
Около минуты я просто ждала, но затем наплевав на все, закатала юбку до неприличия и, взобравшись на невысокое ветвистое дерево, преодолела бетонный забор, сверкнув в полете всем, что получила от природы.
Приземлившись на сухую траву во дворе, прислушалась и не уловив ни звука, вернулась к воротам, чтобы их открыть. Справившись с задвижкой в два счета, я осмотрела гробы — колесиков не было. Великолепно, блин
Вознося проклятья тому, кто не додумался подписывать эти ящики, я тащила ближайший ко входу и надеялась, что в нем окажется Мэхмет, и мне не придется тащить второй. Бросить живодера на улице было немного совестливо, но лишь совсем чуть-чуть. И ящики были действительно, мать их, тяжелыми. Толкая их всем своим весом, я все равно останавливалась, чтобы восстановить дыхание через каждый метр. В конце концов, я решила, что проще втащить их в пристроенный гараж, который вел в основное помещение и оказался не заперт. Вернее, заперт на шпингалет, но легко открывался ударом ноги в тяжелых ботинках, а это же почти одно и то же. В центре в гордом одиночестве стоял байкерский блестящий мотоцикл с широким кожаным сиденьем, и я бесцеремонно выкатила его в тенек под дерево.
Решив не открывать ящики, пока не притараканю оба, чтобы не остаться с садистом, — как коза с волком в лодке, и капуста на берегу, — я промучилась еще минут десять и, наконец, обессиленная упала на пол. Наверное, мое сердцебиение сейчас могло бы заменить ударную партию в любой песне группы Раммштайн.
Отдышавшись, я закрыла ворота и включила свет.
— Порядок. Можно выходить.
Крышка первого гроба отщелкнулась, и из него вылез недовольный Убанги. Черт, хорошо, что не открыла первый, это был его. Из второго поднял голову Мэх.
— Ты что одна тащила нас? Никто не встретил?
— Как видишь. Наверное, все спят… еще день, определенно, — сказала я, вытирая пот со лба.
— Зараженные могут ходить днем и под солнцем, ты не забыла? Что-то не так.
Шустро выбравшись из ящика, Мэхмет взял меня за руку и ототдвинул за свою спину. Люсьен уже открывал дверь, ведущую из гаража в дом. Внутри было темно и тихо. Похоже, никого нет дома.
— К владыке.
Но Убанги уже бежал туда быстрее пули.
— Он здесь, — раздался его голос из-за угла.
Войдя, я сначала ничего не рассмотрела из-за спины Мэхмета, но в нос сразу ударил спертый воздух с примесью нечистот. На кровати недвижимо лежал человек, отдаленно напоминавший того, кого я видела на Соборе в шатре. Владыка Хетт был обнажен и сверху прикрыт простыней с разводами и пятнами, никто не обмывал его и не убирал за ним, по меньшей мере несколько дней. Его глаза выглядели уставшими и впалыми, но взгляд прожигал как кинжал. Потрескавшимися и бледными губами он произнес:
— Пить.
Одним взмахом Мэхмет рассек свою руку и приложил ее раной ко рту, стараясь не проронить ни капли мимо. Поток из разрезанной артерии широкой струей бурлил, изливаясь в неподвижные губы. Лишь неровное падение кадыка говорило о том, что владыка жадно глотает влагу. Поперхнувшись и откашлявшись, Хетт залил вязкой красной кровью свою грудь и подушку. Переборов сбившееся дыхание, превозмогая боль, он снова примкнул губами к руке Мэхмета, но уже через секунду оттолкнул его.
