кстати.
– Спасибо, – поблагодарила девочку Джулия. – А это Эмили. Она только что сюда переехала.
– Одни ребята устраивают в бухте вечеринку на свежем воздухе и пригласили меня присоединиться. Я как раз шла спросить разрешения у мамы. Эмили, хочешь тоже пойти? – спросила Ингрид.
– А в честь чего это? – Эмили ответила ей озадаченным взглядом.
– Что ты имеешь в виду?
– Это какое-то объединение?
– Это вечеринка. – Ингрид удивленно посмотрела на Эмили и развернулась, чтобы уйти. – Я сейчас вернусь.
Эмили все еще выглядела озадаченной.
– Ты слишком все усложняешь. – Джулия со смехом похлопала девочку по руке. – Нужно просто сказать: «С удовольствием!».
– Сейчас мы тебе покажем, как это делается, – сказал Сойер. – Джулия, давай сходим куда-нибудь в понедельник вечером?
– С удовольствием! – подыграла ему Джулия. – Вот видишь? Ничего сложного. Это всего лишь вечеринка. Неужели ты в своей старой школе не ходила на вечеринки?
– Ну, я помогала маме их организовывать. Обычно это были благотворительные вечеринки. Еще некоторые школьные общественные объединения устраивали вечеринки в честь конца года.
– Что же за школа у тебя была такая?
– «Роксли», школа для девочек. Мама была из ее учредителей. Ее цель – выработка у учениц активной гражданской позиции и глобальной сознательности. Волонтерская деятельность входит в учебную программу.
Это было очередное свидетельство того, что Далси, похоже, все-таки не зря прожила свою жизнь. Эмили уже упоминала прежде что-то о маме и ее акциях. Как ни сложно было в это поверить, но Далси, видимо, сильно изменилась, уехав из города.
– Ну а эту вечеринку устроили безо всякого повода. Просто чтобы повеселиться.
Эмили с сомнением покосилась на нее.
– Все будет хорошо. – Джулия снова рассмеялась. – Когда захочешь домой, я буду ждать тебя здесь. Никакого давления.
После недолгой отлучки вернулась Ингрид.
– Эмили, ты идешь?
Эмили поднялась, изобразила на лице веселость, которой – Джулия была в этом уверена – не испытывала, и двинулась следом за Ингрид.
– Кто бы мог подумать, что Далси сумеет вырастить такую славную дочь?
– Чудесная девочка, правда?
– Ты так хорошо с ней ладишь. И – нет, я не удивлен.
Джулия с тревогой пожала плечами, запоздало сообразив, что осталась с Сойером наедине и теперь ей не избежать разговора о том, о чем он хотел с ней поговорить.
– Думаю, ей нужен человек, к которому она может обратиться, пока хотя бы немного здесь не освоится. Я помню, каково это – быть в таком возрасте. И, поверь мне, я бесконечно счастлива, что для меня это уже позади.
Сойер немного помолчал, пристально глядя на нее. Его темные очки нервировали Джулию. Видеть в их стеклах наглядное свидетельство того, как ей не по себе, было неприятно.
Испытывать в его присутствии напряжение было для нее естественно. Однокашники юных лет всегда будут живым напоминанием о твоих подростковых невзгодах и комплексах. До чего же несправедливо устроена жизнь: ты перерастаешь все это и движешься дальше, живешь полнокровной счастливой жизнью, но стоит встретить того, кто учился с тобой в старших классах, как ты немедленно превращаешься в того, кем был тогда. В присутствии Сойера она становилась той, прежней Джулией – непутевой дочерью человека, который не окончил даже среднюю школу и зарабатывал на жизнь приготовлением барбекю. Сойер ни разу не сказал и не сделал ничего такого, что заставило бы ее так себя почувствовать, однако же это неизменно происходило. В чем в чем, а в этом она винить его точно не могла.
– Почему бы тебе не снять рубашку? – спросил он наконец.
– Бьюсь об заклад, ты говоришь это всем девушкам. – Он ничего не ответил, и она сказала: – Ты сам знаешь почему.
Она потянулась к сумке, чтобы вытащить бутылку с водой, но Сойер перехватил ее руку.
Он взял ее за запястье и медленно закатал рукав. Она с трудом удержалась, чтобы не выдернуть руку. Пришлось напомнить себе, что он уже видел ее шрамы. Почти все видели. Не могла же она все время их прятать.
Сойер провел большим пальцем по зажившим рубцам. Некоторые из них были тоненькими, как ниточки, другие толстыми и бугристыми. Жест вышел удивительно нежным, и у нее защемило сердце, совсем чуть-чуть.
– К кому обратилась ты, когда была в ее возрасте?
«К тебе», – мысленно ответила она. А вслух сказала:
– Ни к кому. Потому-то и знаю. – Она высвободила руку. – Я стараюсь не выставлять их на солнце. На загорелой коже они становятся заметнее.
– А ты никогда не думала, что можешь обратиться к отцу или к мачехе?
– Папа не знал, что со мной делать. А Беверли считала, что ее задача – заботиться о папе, а не быть мне матерью. Впрочем, это она убедила его отправить меня в спецшколу. За это я всегда буду ей благодарна. Думаю, я не выжила бы, если бы не уехала отсюда.
– И теперь ждешь не дождешься, когда уедешь опять, – заключил он.
– Осталось полгода с небольшим.
Он улегся перед ней на боку, подперев рукой голову.
– Так во сколько мне за тобой заехать?
– С чего ты вдруг собрался за мной заезжать?
Она нашарила в сумке бутылку с водой и сделала глоток.
– С того, что в понедельник у нас свидание. Ты приняла мое приглашение. У меня есть свидетельница.
Она фыркнула:
– Не смеши меня.
– Я серьезно.
– Ничего подобного. Пойди предложи какой-нибудь другой дурочке снять рубашку. На меня твое обаяние не действует. У меня защитное поле.
– Прошу тебя. Ты не представляешь, что будет, если я включу свое обаяние на полную мощность.
– Я тебя не боюсь.
– Еще как боишься. Поэтому я сейчас перестану. Я хочу поговорить об этом, Джулия. Но не сейчас.
Он перевернулся на спину. Золотистые волоски на его руках и ногах поблескивали на солнце, точно нити сахарной ваты.
– Это не тебе решать, – сообщила она ему.
Он ничего не ответил. Она ждала, что он поднимется и уйдет, но он даже не шелохнулся. Заснул, что ли?
Она вытащила из сумки книжку и отодвинулась от него как можно дальше, задаваясь вопросом, какая слабая струнка ее души даже наслаждается его присутствием.
Это была та самая струнка, которая навсегда осталась шестнадцатилетней, застыла навеки перед тем, как все в ее жизни бесповоротно изменилось.
Чем ближе они подходили к бухте, тем сильнее нервничала Эмили. У нее не было бы сомнений, если бы не те пожилые дамы. Теперь она беспокоилась, что́ все о ней подумают. Она твердила себе, что нет никаких причин, которые помешали бы ей стать в этом городе своей. У нее просто временный приступ новичкизма.
Народ собрался
