— Зачем забырат? Трэбунал здес… — Сказал с кавказким акцентом один из прибывших в броневечке, достал из болтающейся на ремне деревянной кобуры длинноствольный маузер, ловко, одним движением развернул словно тряпичную куклу майора и выстрелил в затылок. — Собака. Таварыщэм Сталиным прикрывается… Изменник проклятый.
— Кто старший в колонне училища?
Курсанты молчали, потрясенные увиденным. Казалось, что после боя с немцами им не удивительна смерть людей от пуль, но то что увидали за последние полчаса вывернуло, смешало все понятие о ценности человеческой жизни, о войне, о людях.
Сидящие сзади батарейцы пихнули Владика в спину, и он оказался перед генералом.
— Командир орудия… сержант, замещаю… временно… за убылью командира первой батареи. — Сбиваясь доложил генералу.
— Ладно, сержант, не тушуйся, командуй. Веди училище дальше, на сборный пункт. Там решат, что с вами делать. Как боевая часть вы конечно сейчас… А будущих командиров-артиллеристов по-глупому терять жаль. Их и так не хватает. Уводи людей сержант.
Коротенькая колонна училища двинулась дальше по пустынному шоссе. Прогрохотала колесами по булыжнику утреннего безлюдного города мимо установленного на перекрестке старого английского танка времен интервенции, вытащенного от полной безнадеги из исторического музея. Прошла город насквозь и влившись в колонну оступающих войсковых тылов отошла с ними дальше за Донец. Здесь фронт на время стабилизировался, и уцелевших курсантов отправили железнодорожным эшелоном за Урал, доучиваться.
Второй раз Владик принял командование батарей уже под Сталинградом в сорок втором. Немцы нахраписто лезли на позиции обессилевших дивизий, отрезанных от путей подвоза подкреплений и боеприпасов полосой замасленной, покрытой пленкой мазута и нефти, взбаломученной взрывами, серой, холодной волжской воды. Бои шли на окраинах города и батарея дивизионных семидесятишести миллиметровых пушек прикрывала танкоопасное направление.
Приземистые, поджарые, длинноствольные пушки на резиновом ходу, внуки потерянных под Харьковом в сорок первом трёхдюймовок, обладали прекрасными боевыми качествами, их подкалиберные противотанковые снаряды запросто прошивали броню средних немецких танков. Беда была в том, что снарядов постоянно не хватало, противотанковых, осколочных, фугасных… Да и сама батарея вместо положенных по штату четырех, состояла только из двух орудий с посеченными осколками и пулями щитами и неполными расчетами. Правда, каждый из оставшихся в строю батарейцев прожил на войне не один день, побывал в таких боях и переделках, что мог работать за заряжающего, за подносчика снарядов, а если надо то за наводчика и даже за командира орудия. Люди все подобрались спокойные, недерганные, рассудительные, среднего крепкого мужского возраста, пришедшие в дивизию по мобилизации старших возрастов из сибирских и уральских заводских городков.
Батарея взаимодействовала с батальоном морской пехоты, сформированной из моряков Волжской военной флотилии. В первых боях матросы, необученные сухопутной войне, излишне бесшабашные, обмундированные в черные форменные бушлаты и клеши понесли потери, но постепенно приспособились, сменили бушлаты и бескозырки на защитные телогрейки и каски, научились зарываться в развалины кирпичных домов и выбивать атакующих немцев прицельным огнем винтовок и пулеметов. Враги давили числом, вооружением, танками, не экономили снаряды и мины, их поддерживала штурмавая авиация.
Морпехи медленно пятились к Волге, не сдавая без боя ни одного дома, ни одной более менее пригодной для обороны кучи развалин. Это изрядно бесило непрерывно атакующих гитлеровцев, постоянно теряющих в неприкращающихся ни на минуту стычках людей и технику, а самое главное — темп наступления в такой дразнящей близости от заветной, желанной и ненавидимой матушки Вольги.
Батарея отступала вместе с моряками, укрывалась за разбитыми стенами домов, цементными заборами взорванных заводов, рухнувшими перекрытиями цехов. Последнюю огневую позицию пушки заняли среди недостроенных бетонных блоков силовой электрической подстанции, выставив наружу только дульные тормоза стволов, раньше зеленых, а теперь пятнистых от сгоревшей во время стрельбы краски.
Утром, сразу после откушанного летчиками завтрака, налетели под прикрытием мессеров юнкерсы, кинулись в суматошное пике, стараясь поскорее отбомбиться и смотаться на аэродром до подлета из-за Волги советских истребителей. Времена уже наступили не те что в начале войны и безнаказанно разбойничать немцам удавалось всё реже и реже. Хоть и не такое плотное как хотелось пехоте, но воздушное прикрытие теперь стало делом вполне будничным.
На этот раз немцы не успели закончить обработку позиций русских до подлета ЯКов, замельтешили, скинули последние серии бомб частью на нейтралку, частью на голову доблестному вермахту сосредоточившемуся для атаки на своей части развалин. С немецких позиций в сторону самолетов полетели взрывы проклятий, букеты цветных ракет, но пилотам теперь было наплевать на земные дела, выстроившись в круг, прикрывая пулеметами стрелков хвосты друг дружки и не очень, видимо, надеясь на истребительное прикрытие, штурмовики потянули дымя на форсаже моторами подальше от линии фронта. Мессершмиты кинулись на перехват ЯКов, те приняли вызов, закрутили треща бортовым оружием смертельную круговерть, связали охранение боем, отвлекли от штурмовиков, оттеснили в сторону реки.
Наперерез отходящим лапотникам прорвалась низко, на бреющем пара остроносых зеленых ЯКов, легко догнала тихоходные машины и пронеслась, прошила, развалила защитное кольцо звоном ревущих на мощных моторов, треском очередей пулеметов, резким татаканьем авиационных пушек. Сразу два пикировщика завалились на спину и потеряв опору в ненадежном русском воздухе нырнули в объятия белокрасных кирпичных развалин на немецкой стороне. Ухнуло, взметнулось пламя, взлетели обрывки фюзеляжей. Краснозвездая пара свечкой ушла вверх, перевернулась полубочкой через крыло и кинулась за новыми жертвами, Штукасы не выдержали напора, сломали строй и кинулись врассыпную. Матросы и артиллеристы заорали, заулюлюкали ожидая новых побед, новых черных перьев дыма на немецкой стороне.
Неожиданно от реки подскочили, вывернули кучей мессера, перехватили ЯКов, отрезали струями трассеров от своих подопечных, завернули назад к реке. Один ястребок вдруг задрожал, потерял скорость, клюнул носом, выплюнул клуб дыма и переваливась на крыло скользнул к земле. Из кабины вывалился куль пилота с раскинутыми в стороны черточками рук и ног и понесся вслед за машиной к земле.
— Парашют! Парашют раскрывай! — Орала, рвала, надсаживала глотку с земли пехота. — Родной! Давай, ну давай же!
Осы мессеров бросили второй Як, уходивший за реку и кинулись в охотничьем азарте к беспомошно падающему летчику, тренируясь в стрельбе по воздушной, так кстати подвернувшейся мишени. Трассы скрестились на фигурке и она задергалась, закрутилась под ударами пуль. Неожиданно из ранца летчика вырвалось белое полотнище, хлопнуло, заполнилось воздухом над безжизненно поникшей под стропами фигуркой… Немцы улетели. Парашютист, обвиснув в ремнях подвесной системы, безвольно закинув на грудь голову летел подгоняемый неторопливым ветром над позицией батареи и редким, тяжелым дождем падали на землю красные капли.
