убил ни в чём неповинного человека, Аня. А я не знаю — талантлив ли я, но пока что мне кажется, что я и с собой не справлюсь, и что никакое творчество меня не спасёт.
— А ты думаешь, что творчество может кого-то спасти? В смысле, на самом деле помочь? Надо быть сильным, Серёжа. Не всякую боль можно выплеснуть, написав книгу. Где-то есть черта, Серёжа, где заканчивается талант и начинается человек, где заканчивается пища для искусства и начинается просто плохая жизнь. Твой папа с этим не справился. Но попробуй справиться ты. Не теряйся, не унывай. Будь сильным, Серёжа.
После этих слов я перестал плакать, а на какое-то время и дышать. Я снял свою куртку, кофту и майку. Аня никак не показала удивления, даже если оно и было.
Я показал Ане вторую татуировку. Под левой грудью, прямо под сердцем, в то самое место, куда, как мне говорили, отцу всадил нож, было выбито всего одно слово: «папа».
Аня это увидела и не могла сдержать чувств. Мы поцеловались.
Вторая
суббота
Было бы красиво сказать, что всю ночь мы гуляли с Аней по умирающему осеннему городу, что всю ночь мы целовались под дождём, а после этого уехали в далёкие дали, и жили долго и счастливо, пока смерть нас не разлучила.
Но метро имело свойство закрываться, и я проводил до него Аню и пошёл домой. Хотелось спать — настоящим и правильным сном, не таким, который был днём, но спать было никак нельзя — сегодня, последний день, когда я могу дописать и отредактировать свой дневник.
Зачем я вообще его писал? Разве не легче было дать мне какую-нибудь тему, чтобы я что-то придумал, а не пересказывал свою жизнь? Хотя, Н.А. виднее — у него чутьё на подобные вещи.
Я перечитал свой же дневник, и окончательно и безобразно потерялся в нём. Мне непонятно, что это такое я писал целую неделю, хорошо ли это, и стоит ли это кому-то показывать.
Решил, что всё-таки стоит. Перечитывая, я иногда улыбался, но порой морщился от боли из-за написанных в спешке предложений. Например, я пятьдесят шесть раз написал слово «конечно», что, кажется, многовато. Уже выходит пятьдесят семь — явно перебор. Тире я не считал, я таких чисел даже не знаю. Некоторые запятые были поставлены, видимо, на пьяную голову. А разговор бабушки? Всё это было нелегко, и управился я в 3:54.
Мне пришло сообщение от Вани — завтра он будет в школе в 12 утра, решать какие-то свои вопросы по поводу поступления. С Н.А. я договорился встретиться в 14:00 — так, стало быть, и поступлю. Я лёг спать и мигом уснул.
Это теперь вы знаете, как называется эта повесть. Мне, между прочим, до самого утра субботы это было неясно. Заметки были подписаны просто «Дневник», и как это назвать, я не думал. А потом были всякие варианты: «Серёжа и гитара», «Папа», «Н.А.». Но остановился я сами знаете на чём.
Взял с собой флешку с документом и гитару, а больше ничего не брал. Школа была совсем рядом от дома, я прошёлся самую малость. Скоро опять в школу! Ну да, мне же в своей жизни больше нечего делать, как учиться, писать контрольные и готовиться к выпускному, но, может быть, оставшееся время до мая пройдёт веселее — появилась цель поступить не куда-нибудь, а в целый университет!
Скоро надо сидеть за партой, тянуть руку, когда хочешь ответить, и отпрашиваться, чтобы пойти в туалет. Но это всё послезавтра, а пока я стоял у забора школы и курил сигарет.
Вышел Ваня — красивый, улыбающийся, и намеренный прожить дольше и лучше других — но никогда и никого этим не упрекая.
— О, привет, Серёжа! Ну, вот и всё, получил выписку из школы, завтра в посольство, и уже в понедельник уеду.
— Я очень рад за тебя, Ваня. Ты хороший человек, и совсем недавно ты помог мне, и я теперь хочу сделать тебя прощальный подарок.
Я снял с плеч гитару, протянул её Ване. Ваня в ответ рук не протянул.
— Серёжа, я не возьму. Это же твоего отца, разве можно с таким расставаться?
— Можно и нужно, Ваня, бери.
— Ты уверен? А как ты будешь на жизнь зарабатывать, Серёжа?
— А я скоро книгу издам, столько денег заработаю, у меня они все в комнате не поместятся.
— Книгу, говоришь? А дашь почитать?
— Как только выйдет бесконечным, межгалактическим тиражом, я тебе подпишу и отправлю.
Ваня улыбнулся — весело, но с некоторой жалостью ко мне.
— Хорошо, Серёжа, я с радостью возьму твою гитару. Что сыграть на ней в первую очередь?
— Что угодно, Ваня. Самое главное, настрой её перед этим — она со мной здорово помоталась.
Ещё недолго мы гуляли с Ваней, попрощались, и пришло время идти к Н.А. Сердце колотилось, ладони вспотели, голова кружилась. Второй этаж, кабинет русской литературы. Я дождался ровно 14:00 и вошёл в кабинет к Н.А.
Седой, слегка красноватый, бородатый, в костюме, он сидел за своим столом, заваленным всякими бумагами, папками и файлами, и что-то печатал на компьютере, прикладывая избыточное давление на клавиши клавиатуры. Но я его за это не виню.
— А-а-а, кого я вижу, кого я вижу! И ровно в два, ни на минуту не опоздал! Эх, дорогой, ну, присядь, что ли, возьми себе стульчик.
Я взял стул из-за первой парты, за которой обычно сидели две девушки, которые совершенно ничего не знали, но громче и раньше других смеялись с шуток учителей, оттого их дела были не так уж плохи. Я, как настоящий джентльмен, сидел не где-нибудь, а на самой задней парте у двери и промышлял свои дела с Владом и Сашей, которые сидели рядом. Но это всё во время учёбы, а пока — дневник.
Н.А. улыбался, светился, чуть ли не хлопал в ладоши, но всё-таки я видел какую-то нервность во всех его движениях.
— А я уже думал, ты не придёшь. Я тебе писал на электронную почты, ты не ответил, а я и подумал, что писать не стал.
— Ах, электронная почта. Нет, Николай Алексеевич, я всё написал, и даже отредактировал.
— Ну здорово! Это же очень здорово, Серёжа! Не то, что…
— Что?
— Не то, что другие бы сделали, а ты молодец, Серёжа. Ну, показывай.
Я загрузил на его пожилой компьютер документ, открыл его. В это время Н.А. налил себе воды, сделал пару глотков, и собирался прочесть вот это
