взметнулся снова - Митя увидел чудовищно изломанное тело и... Это был вовсе не Николя! Это был полицмейстер, Ждан Геннадьевич!
Глиняная ручища ухватила Митю за ногу и поволокла прочь - прямиком через стену! Вагон вдруг точно подернулся серой туманной дымкой, а потом и вовсе развеялся черной пылью, а Митя... Митя полетел вверх, навстречу черному бездонному небу, напоследок успев увидеть тонкую блестящую нить железной дороги и отчаянно мечущихся по насыпи людей. И ни один из них не был Белозерским!
Это успокаивало и одновременно слегка расстраивало.
Внизу заверещали, пронзительно, срывая легкие и горло. В этом крике был чудовищный, запредельный, обессиливающий ужас, от которого нельзя уже ни сражаться, ни даже бежать, а можно только верещать. Митя отчаянно рванулся, сам не понимая куда - то ли прочь, то ли на помощь ...
... и с хриплым воплем сел на кровати в своей комнате.
Глава 10. Вызов с того с вета
- Сон ... опять сон ... это - плохо. Всего лишь сон, это - хорошо ... - Митя вытянул руки - белеющие в темноте пальцы мелко и часто подрагивали. Ледяной пот тек по вискам - будто Митя попал под дождь.
Он потянулся вытереть пот - не получалось, почему-то никак не удавалось поднести пальцы к лицу, он словно все время промахивался, бессмысленно хватая воздух ... Митя глубоко вздохнул - сейчас он соберется, возьмет себя в... новая волна оглушительной, запредельной боли накрыла его. Митя заорал и отчаянно забился. Одеяло обернулось вокруг него, стискивая со всех сторон, он рванулся, грохнулся с кровати на пол и пополз, в напрасной попытке спастись. Но его кости трещали, переламываясь как сухие ветки, их изломанные концы вспороли легкие и желудок, протыкая насквозь кожу и выйдя наружу! Его вздернули в воздух и скрутили в разные стороны - как ребенок тряпичную куклу. И разорвали тоже как куклу. Лопнула кожа, натянулись и с треском разорвались кишки, кровь хлынула наземь. И это повторялось снова, и снова, и снова…
- Митя! Митя, ты что! - его снова схватили за плечи, он заорал, одновременно пытаясь вырваться и смутно удивляясь, почему у него еще есть плечи - ведь их же вырвали, небрежно отшвырнув кровавые ошметки прочь.
- Митя! - его схватили с другой стороны, прижали к полу и тут же сверху полилась ледяная вода.
Его собственный крик перешел в хрип, вода лилась в глаза и рот, он захлебывался, отплевывался, колотясь головой об пол. От особенно сильного удара в затылке резко стрельнуло болью, и он замер, вдруг понимая, что вот эта боль, не такая уж сильная по сравнению с недавней мукой, она ... настоящая! Затылок у него и в самом деле болит! Он медленно поднял руку, пощупал, встряхнулся, смахивая воду с лица, и разлепил склеившиеся ресницы.
Задевая по лицу, над ним колыхался край некогда белой, а теперь весьма застиранной ночной сорочки. Он поднял глаза выше - и встретился глазами с любопытно уставившейся на него Ниночкой. Кузину он даже узнал не сразу: лицо стоящей над ним девочки было словно перевернуто, и вместо привычно торчащих вверх косичек его окутывало пушистое, почти круглое облако жестких темно-русых волос, схваченных синей лентой. К груди Ниночка прижимала кувшин.
Деловито перевернула, стряхивая на Митю последние капли и поинтересовалась:
- К тебе что, жаба ночью приходила? Сожрать хотела?
- Какая еще жаба, о чем ты, Ниночка? - с двух сторон над Митей нависли еще две головы.
Его подхватил под локти, он повис на держащих его с двух сторон отце и Ингваре - ноги подламывались. Попытались поднять на постель, не смогли, тогда просто усадили, прислонив к ножке кровати. Отец поднял брошенное на пол одеяло и укутал его, как маленького. Вырвал у Ниночки кувшин, заглянул внутрь и отрывисто скомандовал:
-Воды!
Засуетились, затопали ... Митя с трудом поднял голову. Мимо стоящего в дверях комнаты полуодетого Свенельда Карловича протиснулась тетушка в ночной рубашке и пуховом платке, с папильотками в волосах. Протянула отцу стакан, и застыла рядом, пока отец пытался напоить Митю. Руки у отца подрагивали, так что часть воды пролилась Мите на грудь.
- Ступайте отсюда, нечего глазеть! - она махнула размахрившимся концом платка на выглядывающих из-за плеча Свенельда Карловича горничных. - Спать идите! Дмитрию всего лишь сон плохой приснился, а вы прям: «Варяги, варяги ...» Нету никаких варягов и не случилось ничего ...
- Слу ... случилось. - Митя мотнул головой, отпихивая тычущийся ему в губы стакан. -Я ... Они ...
Слабенький голос осторожности в душе тихо-тихо пропищал: «Если ты расскажешь, тебя спросят, откуда ты знаешь», но Митя лишь снова тряхнул головой, отмахиваясь. Там, во сне, он очутился в том вагоне лишь потому, что так ничего и не рассказал отцу. Но даже реши он по-прежнему скрытничать о собственных делах, скрывать случившееся от начальника губернского Департамента полиции - попросту преступно!
- В городе ... нет, за городом... но недалеко ... Только что убили людей! – выпалил Митя. - Много!
За дверью пронзительно взвизгнула, и кажется, хлопнулась в обморок Маняша. Ну, или просто - хлопнулась, все же обмороки для горничной – непозволительная роскошь. Лицо Леськи стало таким бледным, что веснушки проступили на коже как яркие золотые монетки.
- Да приснилось ему, приснилось! Кошмар ночной ... - нетерпеливо фыркнула тетушка. - Леська, молока с медом баричу принеси да и барину заодно, - косясь на брата, добавила она. - И спать все!
- Не нужно молока! И не кошмар это был!
То есть, кошмар, конечно, но ...
Митя стряхнул одеяло, оттолкнул руки отца и вскочил. Тетушка скандализировано ахнула:
- Митя! Да это форменный скандал! Как можно, здесь девочка! - она торопливо закрыла Ниночке глаза ладонью. Ниночка немедленно принялась выворачиваться, норовя выглянуть из-под материнской руки.
Не обращая внимания, Митя заметался по комнате.
- Я не знаю, что там произошло, но ... их было много! Может ... и варяги.
За дверью снова послышался стук падающего тела, и почти восторженный возглас Антипки:
- Ты гля, снова ляпнулась! Не девка, а чисто кегля!
- Много ... тех, кто убивал? - настороженно спросил отец.
Митя, одной ногой в брючине, остановился, балансируя на второй, на мгновение задумался:
- Не знаю ... и скольких убили тоже - не знаю! - торопливо добавил он. - Там ... боль и ужас, так много, что и не поймешь.
- Где? - отрывисто бросил отец.
Митя
