Каждый день. Бессмысленный. Бесполезеный.
Драка. Трах с Анией, которая сама пробирается ко мне после каждого боя. Трах с яростью, которая оставляет меня на ринге, а после накатывает полыхающим, обжигающим вулканом.
Каждый раз резко хватаю ее за волосы. Дергаю на себя, зажимая рукой рот, чтоб не орала.
Вбиваюсь так, что хуже ринга девочонка терпит.
И каждый раз будто кислота меня обжигает. Жуткое, адское пламя полыхает в груди.
Сдох бы, наверное. Спалило бы оно меня к чертям. Обуглило.
Всю эту ярость дикую, бешеную, в нее выплескиваю.
А она терпит. Терпит, хоть каждый раз на глазах слезы. И красные пятна от моих жестких рук.
Терпит, хоть на ногах не держится. Валится на постель, сворачиваясь в клубок.
А я валюсь рядом.
С пустотой. С такой пустотой внутри, будто меня насквозь из чего-то огромного пробило.
И выть от нее хочется.
Орать. Биться головой о стены или крушить все вокруг. В щепки превращать.
Потому что время идет. Летит. Бессмысленно и бесполезно.
А ни хрена так и не вспомнил. Ни малейшего намека. Ни единой зацепки.
И все эти дни… Просто пустое существование. В котором нет ни капли жизни. Удавиться от такого можно. Они сами скрипят песком на зубах. Только выплюнуть.
— Я не обещал тебе любви, Ания. Ничего не обещал. Ты знала все с самого начала. Или я похож на того, кто способен любить?
— Нет. Не похож. Ты совсем не похож на такого. Но я хочу быть с тобой. С тобой, демон. Любым.
— Мы не вместе. И не пара. И ты не со мной. Я не звал тебя в свою постель и никогда ничего не обещал. Мы сама сюда приходишь. Каждую ночь.
— А ты? Куда ты ходишь ночью? К кому, Демон? Ты нашел себе другую?
Дура девка. Невозможная, на хрен, дура.
Хрупкая. Маленькая. Если присмотреться, то даже симпатичная. Может. Даже красивая, как на чей-то вкус.
Я же ее рву. А она приходит. Снова и снова. На хрена? Давно бы другого себе нашла. Да хоть среди тех же бойцов, которые для папаши ее просто мясо для убоя. Упросила бы Анхеля. Она ведь единственное, что ему дорого, если для него в принципе такие понятия существуют. Тот бы поперек не стал. Отпустил бы ей мужа из вечного рабства, конец которому приходит к этим рабам только со смертью. Или кого-то из зрителей, что бабки огромные за бои платят. Теперь тут много солидных людей начало появляться. Устроила бы себе жизнь.
А нет. Ко мне, как ведет ее что-то, каждый раз пробирается. Скорчивается от боли, когда ярости дикая мне глаза застилает.
Но терпит. Молчит. Иногда сама себе руку прокусывает.
А после каждый раз устраивается на груди калачиком.
Лежит. Шепчет что-то. По коже гладит. Узоры какие-то пальцами выписывает.
Пока я ее не выгоняю.
И остаюсь сам. Наедине с этой дикой пустотой, что выворачивает все суставы. Все мышцы. До ломки.
Она хуже боев. Хуже ядовитой ярости, что разъедает.
Она пожирает.
Как если бы этот гребанный песок забился везде. В самую душу бы забился.
И шкребет. Шкребет там внутри. Противно. Оглушающе.
Я не человек. Я просто оболочка. Машина для драки, траха и жратвы. Ничто.
И я, блядь, тону в этом ничем.
Подыхаю. Схожу с ума, превращаясь в настоящего безумца.
И это намного хуже, чем быть демоном. Безумец с пустотой внутри. С выдранным чем-то, что на хрен кровоточит, а я и не знаю, где эти куски искать. Как их собирать!
Тогда ухожу. Поднимаюсь, не оставляя себе шанса на сон, даже перед боем.
Тогда на все насрать.
Хочется просто уйти. Убежать. Сбежать на хрен от самого себя.
Брожу по ночной пустыне.
Слоняюсь, чувствуя, как пошатывает.
Даже смрад могильника, до которого иногда успеваю дойти, не так отталкивает, как эта черная дыра внутри. Не так противен.
Как-то добрался до странных руин.
Дом. Или, даже скорее, настоящий замок.
В каком-то прошлом.
Но сейчас. Особенно в ночной тьме. Он будто призрак. Признак такой же, как и я.
Его взорвали или он сгорел. Одни руины.
Несколько огромных залов осталось, почти в нормальном состоянии.
Здесь даже мрамор на полу. Валяются золотые подсвечники. Обрывки картин. Или даже гобеленов. Добротное красное дерево.
Здесь я начинаю дышать. Бродя по полуразрушенному замку. Слушая, как глухо отбиваются мои шаги в звенящей тишине.
Дышать как-то совсем по-другому. Будто и воздух здесь совсем другой.
Кажется, только в этих руинах и есть смысл. Но только он убит кем-то. Выпален. Но замок… Он, будто в отличие от меня, все помнит! И жив больше, чем я сам…
Иногда здесь, измученный вечным недосыпом, мне кажется, я вижу вспышки. Они дрожат перед глазами.
Вспыхивают пламенем, жар которого чувствую кожей.
Бьют по сетчатке так, что реально становится больно.
Вижу, как летит во все стороны пылающий каркас дома. Как взрывается мебель, разлетаясь во все стороны в горящие ошметки.
И, блядь, мне надо.
Сжимаю кулаки так, что они хрустят.
Надо! Мне надо туда, потому что хоть меня никто и не зовет, а я будто зов слышу. Слышу крик. Отчаянный. Громкий. Разрывающий нутро.
Меня туда не голосом зовут. И слышу не ушами.
А тем, что во мне сейчас то ли выдрано. То ли сдохло на хрен.
И говорят, зовут меня — оттуда. Из самого сердца. Из самой души. Прямо туда. Внутрь. В душу. Которой сейчас больше не чувствую. Будто она спалилась до последнего атома в той проклятой пустыне. Или еще раньше?
А там болит. Там разрывает.
И знаю. Знаю, отчаянно, невозможно, невыносимо. Что должен лететь, нестись туда.
* * *
20 Глава 20
— Не спрашивай меня про этот дом, — Анхель стал мрачнее обычного, когда я пришел расспросить его об этом.
Отшатнулся так, как будто из меня и правда сомны демонов полезли.
— Не спрашивай и сам туда не ходи. Проклятое место. Страшное. Живые там не ходят. Не ходи тебя прошу. Реально прошу. А то, что зовет и тянет тебя к этому месту, страшное. Себя погубишь. Нас всех погубишь. Даже странно, что вернулся. Оттуда живыми не возвращаются. И правда, может, в тебе что-то нечеловеческое живет? Вот и тянется к такому же. Но тот дом. Это самое жуткое из всех мест. Даже не спрашивай меня о нем! Не говори со мной об этом! Не вспоминай даже в мыслях в моем доме! На всех на нас проклятье накличешь! На всех!
