Время от времени публиковались переводы автобиографий тех, кто стал жертвой похищения и изнасилования. Больше всего Сыци нравилось пойти в книжный и осторожно прижаться девичьей щекой к щеке книжной обложки, читать с самого начала, пригвоздив ноги к полу, долго-долго. Когда она доходила до описаний наручников, пистолетов, тазов, в которых топят, веревок, завязанных скаутскими узлами, то казалось, что это детективный роман. Удивительно, что после побега всем жертвам открывалась великая истина. Даже в гибельном месте зарождается новая жизнь, сквозь асфальт пробиваются цветы, и можно прыгнуть выше головы. Когда девушку насильно удерживают в течение нескольких лет, то пусть ей и удастся освободиться, но никогда она не сможет примерить на себя роль постоянной покупательницы магазина, любительницы розового цвета, дочери, матери, а навсегда останется выжившей жертвой маньяка. Сыци каждый раз думала: «Хотя моя ситуация и отличается, но, понимая, что в мире постоянно кого-то похищают и насилуют, я испытываю облегчение. Если подумать, то, возможно, я самая порочная среди всех этих девушек».
Она задавала вопрос учителю: «Я вам кто? Любовница?» – «Разумеется, нет, ты мое золотце, моя родная душа, моя маленькая женщина, моя подружка, самый любимый человек в жизни». Эти слова ее разрывали. Ее целиком. Но, учитель, весь мир называет такие отношения «тайной интрижкой», а дословно «воровством мяса», и не просто мяса, а вонючего, тухлого мяса. Она сдерживалась и не произносила этого вслух, а продолжала допытываться: «Но я ведь знаю вашу супругу и Сиси. Вы понимаете, о чем я? Я смотрела им в лицо, а потому мне больно от происходящего, и боль эта вполне конкретна, я даже на зимние каникулы домой не вернусь». Он лишь небрежно бросил: «У всякой любви есть цена». Сыци поняла, что он снова упражняется в проповедях о высшей любви, снова будет сыпать афоризмами, и замолчала. Мир замкнулся в тишине, и Сыци смотрела, как он лежит на кровати и растягивает губы. А за окном квартиры зимние птицы криком возвещали холода, придорожные деревья проливали слезами листья. У Сыци появилось предчувствие прохлады. Она очень обрадовалась и внезапно смутно ощутила, что на голове и руках остались следы первозданного хаоса, а сама она прорвала нерушимые околоплодные воды матери, нарушив их мягкое и ароматное прикосновение. Она впервые поняла, что человек в конце концов смертен.
Учитель часто повторял: «Когда вы нравитесь человеку, который нравится вам, это похоже на чудо». Чудо пришло в дом, где он живет с женой и ребенком, несколькими этажами ниже квартир, где живут девочки с родителями. Учитель любил повторять: «Можно написать табличку “Непростительный небом и землей поступок” и повесить над дверями». Он со смехом чертил у нее на ладошке откидную влево, потом откидную вправо, получался «человек»[52], он приговаривал: «Небо и земля еще ладно, а вот люди реально нетерпимы». Теплое прикосновение толстого пальца учителя к ладони оставляло след, похожий на солнечных зайчиков, только что сложившихся в леопардовый принт на странице дневника. Он просто проговаривал это чувство вины так, что оно чуть блекло, но и до капли наслаждался им. Незнакомцы, подкатывавшие к ней, видели ее ресницы, изящно устремленные в небо, но никто не мог рассмотреть ее любви к извращениям, склонности к расстройству личности. Это была увлеченность самого низкого толка. Она была красивой девушкой и только потом уже тайной учителя.
Он часто говорил: «Развязка нашей истории необязательно будет трагедией, но комедией в любом случае не станет, лишь надеюсь, что ты будешь вспоминать о былой радости, а потом встретишь хорошего парня и пойдешь с ним рука об руку». Каждый раз, слыша это, Сыци удивлялась. Действительно считаете себя милосердным? Но когда вы ложитесь на меня сверху, вы хотите, чтобы я поверила, что на свете есть еще любовь? Вы хотите, чтобы я притворилась, будто не в курсе, что в мире есть дефлорированные девушки, и прогуливалась в кампусе по стадиону с кем-то, держась за ручки? Вы можете приказать моему мозгу перестать ежедневно видеть сны про вас, вплоть до того, что я боюсь ложиться спать? Вы хотите, чтобы меня такую принял какой-то хороший парень, притом что я сама себя не могу принять? Вы хотите, чтобы помимо любви к вам я выучилась еще какой-то любви? Но Сыци никогда не произносила этого вслух. Она опускала веки, закрывала глаза и ждала, когда его губы накинутся на нее.
Внезапно она услышала визг тормозов. Ее резко потянули назад, и она привалилась к кому-то. Водитель опустил стекло, увидел перед собой болезненного вида красивую девушку, и злость поутихла, превратившись в тлеющий огонь. Эй, малышка, надо смотреть по сторонам, когда идешь! Простите. Машина уехала. Выдернувший ее из-под колес мужчина был одет в костюм цвета серебристой норки. Она вроде где-то его уже видела. А, это один из тех шести, которые пытались к ней подкатить. Простите. Я заметил, что ты мыслями где-то витаешь, и потому пошел за тобой. Да? Она не испытывала никакой благодарности за спасение жизни, просто смутное ощущение вины перед всем миром.
Серебристый мужчина заговорил: «Давай я понесу твою сумку». Не нужно, правда. Он отнял сумку силой. Она не могла забрать ее обратно, чтобы прохожие не приняли происходящее за настоящее ограбление. У тебя все хорошо? Да. Только что уроки закончились? Она подумала про себя: «Неа». Но вслух ничего не сказала. Она обнаружила, что ее собеседник выглядит как карикатура: от природы удивленные глаза и длинный, как у тапира, нос. Ты похожа на японскую звезду, как же ее зовут… Она вспомнила маленькую вырезку в книге Лю Юна и рассмеялась. Но парень решил, что ее рассмешили его слова, и его голос задрожал. Тебе говорили, что ты очень стильная? Вот теперь она по-настоящему рассмеялась. Вы в Тайбэе все такие? Какие такие? У меня дома четыре картонные коробки, набитые визитками таких, как ты. Но она сдержалась и не сказала этого. А он и впрямь вытащил визитку. Должность не последняя, фирма тоже на слуху. Господин региональный менеджер, вы наверняка очень заняты? Он открыл телефон-раскладушку и отменил сегодняшнюю встречу, а потом сказал: «Я искренне хочу познакомиться с тобой». Она смотрела, как пушистые пальчики сосен по обе стороны от дороги непристойно подрагивали. Я правда хочу узнать тебя получше. Давай вместе пообедаем, согласна? Она видела, как Бог лезвием боли отсек всю ее оставшуюся рациональность, а затем небрежно проглотил ее и из его рта потек сок, похожий на кровь. Она сказала: «Согласна». А после обеда сходим в кино? Она снова согласилась.
В кинотеатре не было людей, довольно холодно, ее левая рука легла змеей на правую руку, а правая рука обвила левую. Серебристый снял с себя пиджак и накинул ей на плечи, пиджак напоминал норковую шубу. Она увидела, что под пиджаком у него черная рубашка, и с бесконечной грустью улыбнулась. О, мой парень тоже всегда носит черную рубашку. Может, я буду твоим следующим парнем? А чем твой парень занимается? Не ваше дело, хотела сказать она, но сдержалась. Ты по виду еще совсем юная. И какая у тебя с твоим парнем разница в возрасте? Тридцать семь. О, мне тоже за тридцать, и у меня уже есть определенное положение в обществе. Она засмеялась сквозь слезы. Я имела в виду, что он старше на тридцать семь лет. Его глаза еще сильнее выпучились. У него есть жена? Смех убежал, остался только плач. Разве ты не говорила, что он к тебе хорошо относится? А если хорошо относится, то почему ты плачешь?
