Ли Гохуа не знал, что каждый раз, когда Цай Лян отправлялась на свидание с учеником, она в душе ненавидела этого парнишку за то, что его имя не значится в рекламной листовке подготовительных курсов, где перечислялись лучшие из лучших, за то, что он зачесывал вверх волосы с помощью геля и не заправлял рубашку в брюки. Это была форма третьесортной школы, и все равно незаправленная! Из звездной школы перейти в звездный вуз, поступить в университет, который указал первым приоритетом, да еще и не разочароваться… Для нее не было в мире более натурального аромата, чем тот, что исходил от одаренных мальчиков во время летних каникул. А девочки еще ничего не потеряли, но уже начали что-то требовать, они не просто считали себя лучшими из лучших, но хотели найти себе такого же парня. Годились не только первые в списке, но и вторые, и даже третьи. Они не оставляли выбора Цай Лян. Никто ее не понимал. Она не выбрала довольствоваться тем, что имеет, а просто смирилась, что ей чего-то не хватает. В глубине души она говорила себе, что всякий стареющий мужчина, припадая к груди молоденькой девочки, стоит на краю света и пьет из источника вечной молодости и те девочки, которых она поставляет в учительские квартиры, на самом деле сказочные принцы, которые своим поцелуем будят молодость учителей, и те с новыми силами ведут занятия. И тем, что она принесла в жертву нескольких школьниц, она облагодетельствовала остальных, куда большее количество. Это нравственный выбор Цай Лян после длительных размышлений. Это справедливость в понимании Цай Лян.
В тот день Сяоци снова пришла в квартиру учителя, открыв дверь ключом, который он ей дал. На столе стояло пять видов прохладительных напитков. Сяоци знала, что учитель сделает глупое лицо и скажет, мол, не знал, какой ты любишь, поэтому пришлось купить их все. Она была очень благодарна. Если не копаться в себе, то осталась только эта патологическая добродетель.
Учитель пришел домой и спросил, как дела в университете. Она радостно сообщила, что вступила в новое научное общество, и туда приходят всякие известные люди выступать с лекциями, и еще купила новый телескоп, и на днях старшекурсник водил ее в горы наблюдать за звездами. Вы были наедине? Ну да. Ли Гохуа издал протяжный вздох, молча взял напиток, и газировка при открывании словно бы снова вздохнула. Он сказал: «Я знал, что рано или поздно этот день настанет, но не ожидал, что так быстро». Учитель, что вы такое говорите? Ну, если мальчика не интересует девочка, он не повезет ее посреди ночи так далеко в горы, а если девочка не отвечает ему взаимностью, то она не поедет с ним посреди ночи в глушь. Это просто научное общество. Ты уже много раз упоминала про этого старшекурсника Чэня, как его там… Потому что он меня и привел в это научное общество. Голос Сяоци зашуршал, словно скомканная бумага. У Ли Гохуа глаза стали как у щенка под дождем. Он сказал: «Неважно. Рано или поздно ты должна была с кем-то уйти, спасибо, что рассказала, как минимум я не умру в неведении». Сяоци повысила голос: «Учитель, между нами нет ничего такого, он просто обычный старшекурсник, и все». В щенячьих глазах Ли Гохуа словно бы блеснули слезы. То, что мы были вместе, изначально сродни сну. Чем раньше ты уйдешь, тем быстрее я проснусь. Сяоци заревела. Между нами нет ничего такого. Мне нравитесь только вы, учитель. Ли Гохуа внезапно очень торжественным тоном заявил: «Ты только что сказала “мы”. Верни мне ключ и уходи». С этими словами он вытолкал ее за дверь и выставил на площадку ее сумку. Сяоци умоляла. Ли Гохуа, глядя, как она торчит за дверью, словно собака, решил, что эта сцена ему удалась. Прекрасно! Он высокопарно и прямолинейно заявил: «До твоего появления я был один и после твоего ухода вернусь к этому состоянию. Я буду вечно любить тебя и помнить». Она не успела потянуться к двери, как он стремительно запер замок на два оборота и накинул цепочку. Ли Гохуа ощутил прилив паники, словно бы столкнулся с маниакальной преследовательницей. При этой мысли он наконец улыбнулся и почувствовал себя юмористом.
Сяоци молотила по двери, через толстую дверную панель раздавался гул ее голоса: «Учитель, я люблю вас. Я люблю только вас одного. Учитель, я люблю вас…» Ли Гохуа подумал: «Поплачет два часа и вернется в школу, как в самый первый раз, тогда ему даже пощечину не пришлось ей давать, как она капитулировала». Он включил телевизор и принялся смотреть новости: Ма Инцзю[51] идет на переизбрание, его жена Кристина Чоу Ма набирает очки. Он сделал погромче, чтобы заглушить шум снаружи. Потерпи, и скоро все закончится. В этом плане Го Сяоци неплоха, она понимает, когда идти вперед, а когда отступать, всего в меру. Как юбка Кристины Чоу Ма, не длинная и не короткая.
Вечером того же дня, когда он порвал с Го Сяоци, Ли Гохуа заехал за Сыци. В такси он вручил ей ключ от квартиры, вложил его в ладошку и согнул ее пальцы. Специально для тебя сделал дубликат. Правда? Сыци с силой сжала ключ и только на подъезде к дому обнаружила, что от ключа на ладони остался след, как от укуса ребенка. Потом он всегда говорил: «Ну что, домой?» Его квартирка – ее дом. Но в ее сердце никогда не поднималась волна радости, лишь смутное ощущение, что какой-то ребенок впивается зубами в ее ладонь.
Ли Гохуа вместе с другими учителями, преподававшими на подготовительных курсах, поехал в путешествие в Сингапур. Поездку организовали самостоятельно. После уроков Сыци некуда было деться, и она решила в кафе пописать дневник, послушать музыку и убить время.
Она заняла столик у окна, и солнечный свет, который отфильтровывали листья, поблескивал пятнами на розовом дневнике, можно было положить туда руку, и тогда игра света и тени напоминала на коже леопардовый принт. Она выпила кофе и тут же подумала про сестрицу Ивэнь и господина Маомао. На самом деле между ними наверняка ничего нет. Однако сестрица Ивэнь будто спрятала все соединительные союзы, и Сыци не могла снова связать ее с братцем Ивэем. На самом деле это сам братец Ивэй разомкнул их сцепленные пальцы, превратив свои в пощечины и кулаки.
Пока Сыци сидела у окна, к ней за полчаса подкатили шестеро парней, пытаясь завести разговор. Кто-то совал ей визитку, кто-то предлагал напиток, кто-то демонстрировал свой акцент. В ранних китайских стихах, написанных еще до нашей эры, женщину сравнивали с цветком. Когда Сыци говорили, что она цветок, ей всегда казалось, будто ее кидают в огромную бурлящую реку с бездумными империалистическими и антикоммунистическими лозунгами и шаблонами сочинений. И только когда с цветком ее сравнивал учитель, она верила, что говорит он о совсем другом цветке, который другие люди не видели. Мужчины такие надоедливые. Но больше всего раздражало то, что она испытывала к ним какое-то подобие жалости. Ей не давали спокойно писать дневник. Пришлось уйти и просто шататься по улицам.
Какие отношения правильные? В этом обществе, где все равняются друг на друга, так называемая «правильность» – всего лишь похожесть на других. Сыци каждый день читала, и, если ей попадалось какое-то предложение, которое подходило для описания их с учителем, она его записывала, и чем дальше читала, тем сильнее ей казалось, что о подобных отношениях все писали и все их признают. Как-то раз один мальчик из потока написал ей: «По вторникам у нас подготовительные курсы, каждый раз, когда я еду на велосипеде и задеваю тебя плечом, легонько-легонько, все дни “до” и “после” озаряются светом вторника, отчего и вся неделя становится яркой». Она, разумеется, поняла, откуда скопировано это предложение, но даже просто скопировать – расточительство. Она реально ненавидела этого мальчика. Ей хотелось подойти к нему вплотную и сказать: «Я не та святая, которую ты во мне видишь, я всего лишь любовница учителя, который преподает на подготовительных курсах, где ты учишься». Но в последний момент она с силой прикусывала губы. Постепенно до нее дошел смысл сказанного Ивэнь: «Обыденность и есть самое романтичное». Но она понимала и все превратности судьбы, мысль о которых сестрица закладывала в эти слова. Как можно мериться с другими любовью, о которой никому не расскажешь, как она может быть обыденной и правильной? Она могла лишь в больших объемах заимствовать древнекитайскую поэзию и западные романы. У Тайваня нет собственной тысячелетней истории художественного повествования. А какие традиции есть у Тайваня? Великое множество традиций колонизации и молниеносной, за вечер, смены названия. Сыци напоминала маленький остров, на котором они с Итин жили, она никогда не принадлежала себе.
