собрались, а не на поле боя. Даже местные черные были облачены в это странное для битвы одеяние. Мундиров по причине жары никто из солдат не носил, и это тоже выглядело для затянутых в мундиры англичан как минимум странно.
Они прошли вторую линию, когда из-за невидимых с моря блиндажей высыпали русские. Англичане, хоть и шли неким подобием строя, но построиться для открытия огня не успевали, а вот русские успели и подготовиться, и сделать два залпа, прежде, чем столкнуться с англичанами в ближнем бою. Зачем они вообще вышли из-за своих укрытий стало ясно, когда за спинами защитников заговорили пушки, которые начали стрелять по еще не завершившим маневр линкорам, на свою беду подошедшим к берегу на максимально возможное расстояние. Десант не должен был прорваться к третьей линии обороны, чтобы таким образом защитить линкоры и позволить им начать стрельбу.
Уэнстед был достаточно опытен, чтобы понять — дело приняло совершенно непредсказуемый оборот.
— Отходим, — сквозь зубы процедил он, глядя, как гибнут его солдаты, дорого платя за свои жизни, но все равно погибая.
— Но, господин адмирал, там наши ребята...
— А ты хочешь составить им компанию? — адмирал зло посмотрел на капитана. — А я говорил, что здесь что-то не так. Отходим.
Но уйти они не успели. Они даже не успели совершить разворот, как в бухту, со стороны мыса Доброй Надежды ворвался флот из шести кораблей во главе с линкором «Гордость океана». Адмирал Уэнстед прикрыл глаза. Это был конец. Так позорно еще никто из адмиралов королевского флота не проигрывал битв. Ему сейчас лучше вообще домой не возвращаться, да он и не сможет, потому что еще два корабля заблокировали выход из бухты.
А в это время Мордвинов привалился к стене блиндажа и перекрестился. Господь услышал их молитвы, раз Саймонов вернулся из своего разведывательного плаванья почти на неделю раньше оговоренного срока.
* * *
Ушаков нервно мерил шагами кабинет императора в Ораниенбауме, ожидая встречи с его величеством, который, похоже, все от жены не мог оторваться. Наконец, раздались шаги и в кабинет вошел император, который скупо улыбнулся и даже приобнял старого служаку.
— Я вижу, Андрей Иванович, ты почти и не хромаешь уже, — Петр не стал садиться за стол, а указал на стоящие у стены кресла.
— С такими делами не до хромоты, ваше величество, — махнул рукой Ушаков.
— Рассказывай, — Петр сел в кресло, дождался, когда напротив уместится Ушаков, и лишь затем задал свой вопрос, изрядно нахмурившись при этом.
Андрей Иванович долго смотрел в одну точку, затем принялся докладывать, стараясь ничего не упустить. Он так торопился попасть в Ораниенбаум, что даже все свои бумаги оставил в Петербурге и теперь приходилось довериться памяти. Внимательно выслушав его доклад, Петр встал и подошел к окну, сцепив сзади пальцы рук.
— И что же, Андрей Иванович, много ли человек связаны с заговором Бестужева? — спросил он, не глядя на главу Тайной канцелярии.
— Мне удалось обнаружить сто шестнадцать, при этом я самое мелкое сито взял, просеивая всех и каждого, — Ушаков вздохнул. — И даже несколько студентов морской академии в этот список входит. По идее, половину можно убрать из этого списка, так мелкая сошка, просто поддавшиеся на модное течение идиоты. Меня больше второй заговор заботит, который, то ли есть, то ли нет его, просто колдовство какое-то.
— Колдовство, значит, — Петр повернулся к Ушакову. — Вот что, Андрей Иванович, а пускай этот заговор на плечи вице-канцлера ляжет целиком и полностью. Сдается мне, что такие дела просто так не происходят, и скоро начнется так называемая острая фаза. Вот и пускай Бестужев себя покажет. Может быть, мы зря на человека напраслину возводим. И он, покаявшись, продолжит делами государственными заниматься. Так что, Андрей Иванович, не спеши в Петербург возвращаться, лучше здесь погости, про город мне все расскажешь, картины, кои университету подарил покажешь, а я Федотова предупрежу, чтобы полк в ружье подготовил, да неподалеку от Петербурга держал, на случай, если вице-канцлер все же не справится. А теперь, поведай-ка мне, Андрей Иванович, что вы безобразники такие с английским послом учудили?
* * *
Когда Ушаков ушел отдыхать, я настоял на этом категорическим образом, я долго смотрел в стену, а потом расхохотался гомерическим хохотом. М-да, шутники, мать их. Почему-то мне в голову не приходило, что мое окружение способно на нечто подобное. Даже не представляю, кто офигел больше: англичанин, когда его к медведю вытолкали, или медведь, когда к нему обмочившийся от страха и верещавший как свин англичанин выскочил. Но не прикопаешься, классический несчастный случай на охоте. У нас просто кабаны очень редки, вот и приходится косолапых будить, чтобы удаль иноземного гостя проверить.
В кабинет просочился Турок и полминуты недоуменно смотрел на меня.
— Вам плохо, ваше величество?
— Нет, мне замечательно, — я попытался выпрямиться, но снова рассмеялся. Наконец, я успокоился. — Ты знал, что планировали с Кармайклом сделать?
— Нет, я в этом участия не принимал, — покачал головой Турок. — Насколько мне известно, исполнение целиком и полностью лежало на Оленьеве.
— У него весьма странное и, надо сказать, извращенное чувство юмора. Куда его Андрей Иванович отослал? — я окончательно успокоился и кивнул на кресло, в котором совсем недавно сидел Ушаков.
— После того, как он отвезет тело лорда Кармайкла в Англию, Оленьев должен обосноваться в Венеции, у нас там просто нет никого.
— Надо ему письмо написать, пускай найдет Джакомо Казанову, хорошему шпиону будет чему у этого перца поучиться, — задумчиво проговорил я. Перед Турком можно было не стесняться, он давно привык к то и дело вырывающимся у меня словечкам, да некоторому, скажем так, пророческому дару.
— Я даже не буду спрашивать, кто это, — проворчал Турок.
— Вот и не спрашивай, просто письмо напишу, и имя упомяни. Кстати, что у тебя с Анной Татищевой? — я внимательно смотрел, как Турок вздрогнул, но взгляда не отвел.
— Я понимаю, что не пара ей, но... Как оказалось, правы были предки наши, когда говорили, что сердцу не прикажешь, — он взлохматил волосы и покачал головой.
— А вот это мне судить, кто из моих подданных кому подходит. Доделывай начатое, а я пока ее отцу отпишу, что хочу его дочь за тобой замужем видеть. Да, вот, — я поднял со стола заранее подготовленный указ и протянул
