борт пассажиров.
Надо сказать, свободные люди одевались в то время почти одинаково: хитон, поверх которого в зависимости от пола, погоды и рода занятий надевались накидки разной длины.
Хламис, гиматий, пеплос, хлайна: всё это простой кусок ткани, который можно было по-разному задрапировать, закрепив брошью или булавкой, вот и всё. Статус человека определялся по качеству материала, отделке и аксессуарам.
«Будто из бани повыскакивали – укутались в свои простыни», – подумалось мне.
Но это была не баня, а здание оптового рынка – дигмы. Сейчас здесь придирчиво осматривали товар агораномы, прежде чем он попадёт на прилавки. После, если с товаром полный порядок, начнётся торг; палинкапелы – местные торговцы – смогут приобрести или обменять крупную партию товара. Перекупщики и эмпоры – купцы – напористо торгуются за каждую драхму.
Мы снова расправили крылья над Театральной бухтой Милета и окидываем взглядом городские кварталы. Среди этого белокаменного хаоса мы без труда угадываем, где находятся центральные кварталы города. Нам обязательно нужно побывать на агоре: посмотреть присутственные здания и храмы.
Подлетаем к высокому зданию. Если я не ошибаюсь, это булевтерий, где заседает городской совет. По птичьей привычке мы садимся в тимпан или по-другому – фронтон, на карниз. Нам нужно обязательно поковыряться в своих пёрышках, прежде чем обратить внимание, как изящно выполнили свою работу каменщики.
По-моему, мы первые горлицы, которых интересует изящество работ каменщиков.
А если без шуток, то это настоящее чудо – увидеть не тронутой разрушениями окружающую архитектуру! Тем более занимательно то, что мы прилетели в эпоху, когда камень стал активно вытеснять со строек дерево. Интересно, осталось ли тут ещё какое-нибудь святилище, полностью выполненное из дерева?
«Да что это у меня под левым крылом завелось уже?!» – опять я уткнулся в свои перья.
Ещё подлетая к зданию, меня что-то удивило, но я не понял, что именно. Теперь же я был осенён! Некоторые элементы лепнины были раскрашены, в том числе и фронтон, который перекликался цветом с небом и морем. Здание смотрелось от этого невероятно празднично. А ведь все привыкли думать, что древнегреческие постройки были целиком белого цвета. Оказалось, даже многочисленные алтари со скульптурами были разукрашены.
Ох, до чего же красиво! Модульоны, фрески, болюстры. А эта уводящая вниз перспектива колонн с каннелюрами, у основания которых кипит городская жизнь! Люди внизу и не подозревают, что за ними наблюдают посланники далёкого будущего.
«Как две камеры наружного наблюдения».
Наши взоры скользят вдоль улиц – хочется и туда заглянуть, и сюда: везде что-то интересное, живописное – со всего можно картины рисовать; представляю, каким бы жадным взором осматривала всё это Ольга Ивановна.
Окидываем взглядом шумную площадь. На другую планету попали, честное слово! Горло бы сдавило от восторга, будь мы в обличии людей! Но мы лишь птицы, поэтому выражение наших эмоций очень ограничено; можно лишь тюкнуть клювом соседа по башке да помахать на него крыльями.
Рядом с буле расположился пританей. Несмотря на невзрачность строения – это и есть административное и религиозное сердце города. В нём, кстати, горит священный огонь, который не должен потухнуть – ведь он посвящён богине Гестии, богине домашнего очага.
Огонь из этого очага берётся колонистами с собой в дорогу и горит теперь во многих пританеях полисов, расположенных на берегах Средиземного и Чёрного морей.
«Люди! Пусть волею богов и оказались вы на чужих и незнакомых землях, но помните – откуда вы. Помните свои корни!»
Раскрашенные, а не белые статуи богов смотрятся нарядно и правдоподобно.
У входа в пританей стояли несколько человек – внимательно читали они новые постановления и законы, которые были написаны на деревянных вращающихся вертикальных колоннах – аксонах.
Столько всего интересного!
Две горлицы снова в полёте. Мы перелетали с места на место, и постепенно нас окутывала атмосфера базара.
Торговля не ограничивалась одной лишь агорой. К ней ведь примыкали целые ремесленные кварталы: где дерево превращалось в посуду или изящные статуэтки, где гравёры придавали окончательный вид металлической посуде и оружию, а шерсть становилась прекрасным гобеленом или знаменитой на всю ойкумену милетской хланидой.
Чтобы немного прийти в себя от этого калейдоскопа впечатлений, мы уселись на карниз колоннады, проходившей по периметру агоры. Площадь окружают не только алтари и присутственные места, но и мастерские: напротив нас, в тенёчке, под навесом, работал резчик. В его руках рождалась фигурка овцы – одно удовольствие наблюдать, с какой сноровкой работает мастер. Движения простые, кажется, что и у тебя так получится. Ага, щас!
Да! Чем тут только не торговали; каких только ремесленников не собрала рыночная площадь Милета. Каких только запахов не дарил нам здешний воздух. Дары всех стихий можно было найти здесь. Сейчас таких животных и рыб не встретишь – смотришь на них, вроде и знакомые, но какие-то не такие – как на полотнах живописца Франса Снейдерса.
Торговали здесь и людьми. Не толпами, конечно – за этим делом надо плыть в Эфес, а «в розницу», что называется. С нашим современным мышлением я как-то не сразу понял – в чём там, собственно, дело. Лично меня покоробило это зрелище, но в то же время это было в порядке вещей – рабы были у каждой семьи.
Народу сегодня много, причём разных национальностей – интересно послушать говор исчезнувших наречий.
То тут, то там образовались небольшие скопления людей. Кто-то расхваливал свой товар, да так затейливо, что собрал вокруг толпу зевак. Кто-то отчаянно торговался, желая сбить цену. И в том и в другом случае из толпы слышался смех и громкие возгласы. А кто-то спокойно стоял в стороне и обсуждал последние новости.
Любопытно было смотреть выступление музыкантов и поэтов; звуки лир, флейт и голоса, поющие рапсоды, думаю, навсегда записались в нашей памяти, и теперь время от времени будут психоделическим сопровождением в наших повседневных делах. Особенно занятно было наблюдать за флейтистом-чечёточником, одетым в крупезы – деревянные ботинки. С их помощью он, пританцовывая, задавал ритм.
Кстати. Как говаривали греки – был такой флейтист Марсий, который решил однажды вызвать на поединок самого Аполлона – так он был уверен в своём музыкальном искусстве. Вызвал и проиграл. А за то, что осмелился соревноваться с богом, получил он наказание – с него живьём содрали кожу.
Быстро разнеслась эта скорбная весть среди лесных животных и птиц. Перестала литься звонкая мелодия в чащах и на опушках, по которым ранее прогуливался Марсий. Стали лесные жители оплакивать его гибель. И от их слёз появилась река Меандр. Та самая, из-за наносов которой со временем Гераклейская
