Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
и ее.
Рассказ Жени привел меня в ужас. Я был невольным свидетелем расстрелов, в необходимости которых сумел убедить себя. Теперь же стал в своем роде соучастником неописуемой по жестокости расправы, и она, похоже, внушала ужас в лагере не только мне одному. С одной стороны, хотелось немедленно бежать прочь, с другой – было ясно, что этот поступок равносилен самоубийству и приведет к мучительной и неминуемой гибели… Женя справился с задачей, которую поставил перед ним барон. Из лагеря больше никто не пытался сбежать, хотя не исключаю, что мысль о побеге теплилась не только в моей голове.
Я сумел занять себя работой. Местность, где стоял наш лагерь, называлась Гун-Гулутай. По моему приказу начали рубить лес в ближайших окрестностях и доставлять его на верблюдах для строительства бани и других хозяйственных сооружений. Все они выглядели убого и примитивно, но за неимением лучшего годилось и так. Унгерн, чтобы занять бойцов и офицеров, не участвовавших в разведке и боевых вылазках, выпустил приказ проводить ежедневные занятия, упражняясь в монгольском языке. Сам он раз в неделю присутствовал на таких уроках, проверяя уровень знаний учащихся. Вскоре с Буруна перебазировалась и вторая часть войск под командованием генерала Резухина. Пришлось вырыть больше землянок для бойцов и поставить дополнительно с десяток юрт. Ко мне в распоряжение наконец поступил прибывший с Резухиным врач.
Доктор Клингенберг был опытным хирургом с большой практикой, обладал знаниями во многих областях медицины, так что стал ценной находкой для нашей дивизии. Мы наконец построили отдельное здание госпиталя, и я назначил Клингенберга его заведующим. Он с огромной энергией взялся за дело и, невзирая на отсутствие достаточного количества медикаментов и умелых помощников, смог наладить медицинскую службу в лагере на довольно высоком уровне.
К моему интендантскому ведомству был прикреплен и подполковник Дубовик. Кадровых офицеров генерал Унгерн недолюбливал и потому без колебаний передал его мне в подчинение. С прибытием Дубовика дела пошли лучше, человеком он был ответственным, сразу же навел порядок с амуницией и оружием, под его руководством к складам была пристроена небольшая мастерская, где постоянно кипела работа по починке и чистке оружия, отливке пуль и другим важным для интендантства направлениям.
Кроме этого, я получил в пополнение статского советника Голубева. Крупный интендантский чин в прошлом, он оказался чрезвычайно болтлив и слыл огромным охотником давать советы. Немудрено, что у Унгерна он не задержался, да и мне больше мешал, чем помогал. Я ходатайствовал перед бароном о его переводе, тот с пониманием отнесся к моей просьбе и назначил Голубева всадником в одну из сотен 1-го Татарского полка, а его жену отправил в обоз 2-го разряда.
Госпожа Голубева была молода, симпатична и легкомысленна. Вскоре она стала предметом вожделения и объектом пристального внимания многих офицеров. Всем воздыхателям и поклонникам она предпочла красавца и рубаку прапорщика Чернова. Он сумел найти к ее сердцу самый короткий путь и по ночам частенько поябывал ее в укромных уголках лагеря, не гнушаясь мастерскими и складскими пристройками, которыми заведовал я. За этим интимным процессом я как-то застал их на складе и, вместо того чтобы донести о происшествии Унгерну, посоветовал Чернову перенести свои утехи подальше от моих владений. В Азиатской конной было немного тайн, о которых рано или поздно не становилось бы известно барону. Унгерн, несомненно, знал о происходящем, однако, уважая удаль и бесконечную преданность Чернова, готов был терпеть мелкие проступки своего любимца. Впрочем, не стоило злоупотреблять своей удачей. Генерал за месяц до штурма все реже появлялся в лагере, он был в постоянных разъездах по ставкам местных князей, склоняя их к помощи: дивизии требовались бойцы, оружие и провиант. Во время отсутствия барона настрого запрещалось распивать алкоголь на территории зимней стоянки дивизии. Я зорко следил за тем, чтобы склады с хмельными напитками круглосуточно охранялись вооруженными нарядами. Однако во 2-м обозе лихой Чернов умудрялся находить медицинский спирт. Очень неглупый и волевой человек, во хмелю Чернов становился скотиной буйной и жестокой. Однажды ночью, напившись до чертей, за какой-то мелкий проступок он расстрелял двух всадников, после чего ворвался в госпиталь, стал требовать еще спирта, палил по склянкам из нагана и, матерясь, залез на стол, спустил штаны и обоссал лежащие на нем документы. Подоспевший подполковник Дубовик сумел сбить хмельного рубаку с ног, схватил буяна за волосы и с неожиданным умением и силой нанес тому удар коленом в лицо. Чернов сразу отрубился, его связали и поволокли в штаб к генералу Резухину. Тот пришел в ярость, скомандовал: «На лед эту суку!» Чернова поволокли к реке.
В дивизии генерала Унгерна для провинившихся было всего несколько видов экзекуций, к которым прибегали в случаях нарушения дисциплины. В зимнее время осужденных бросали связанными на льду до нескольких суток. В летнее время держали на дереве, причем на приличной высоте, чтобы не было возможности спрыгнуть, не убившись или не покалечившись, в городе также сажали на крыши зданий. Часто подобная кара заканчивалась смертью провинившегося, переломами или обморожениями. Для Чернова, брошенного на лед реки Керулен, это стало лишь промежуточным наказанием, вслед за которым должна была последовать по негласному уставу какая-то жуткая расправа.
Резухин сразу же после происшествия отправил гонца в ставку Толстого Вана, где, по последним сведениям, и находился барон. Назад прибыл Женя с полномочиями: «Прапорщика Чернова пороть и сжечь на костре».
Страшный приказ лично выполнял преданный палач барона. Женя, умело орудуя ташуром, выдал Чернову две сотни ударов. Чернов за время экзекуции не издал ни звука, хотя и искусал свои губы в кровь. Он не потерял сознания и даже нашел в себе силы подняться со скамейки без чьей-либо помощи. После избиения его отвели к одинокому старому кедру, растущему посреди лагеря. К этому древнему исполину привязали наказанного прапорщика саженях в двух от земли, а у подножия сложили большую кучу из хвороста, веток и дров, после чего подожгли. Пламя охватило Чернова, загорелась его одежда. Собравшиеся бойцы молча наблюдали жуткую картину этой средневековой казни. Женя стоял к костру ближе всех, жар огня, казалось, его нимало не тревожил. Из огня на Женю с ненавистью и мукой смотрел Чернов, который нашел в себе силы сгустком слюны вперемешку с кровью плюнуть в сторону своего палача и сказать на прощание несколько страшных слов: «А за тобой я еще приду с того света».
Я был свидетелем этой казни, видел, как Чернов без стонов и крика потерял сознание, как перегорели веревки и обугленное тело свалилось в затухающий костер, как
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
