Теперь, когда выяснилось, что он Вере не родственник, в больницу Алексея не пускали. Он пытался позвонить матери Веры, но та отказалась с ним разговаривать, и Алеше ничего не оставалось, как бесконечно кружить по промокшим серым улицам. Только живи, милая моя, нежная моя девочка! Только хмурься, улыбайся, закалывай волосы у зеркала, прыгай на одной ноге, вытрясая из туфли камушек. Только бы увидеть тебя снова.
* * *
Марианна сидела на кухне на подоконнике и курила в форточку, пользуясь отсутствием грозной Валентины Васильевны. Макеев неумело помешивал жарящуюся на сковороде картошку.
— И где он теперь? — спросила девушка, сумрачно глядя во двор.
— А я знаю? — немедленно взвился Леня. — Таскается неизвестно где. Не спит, не ест, на вопросы не отвечает. Страдания у него, видите ли.
— Ему трудно, наверно, — понимающе протянула Марианна.
— Ну прекрасно, ему трудно. А я-то чем виноват?
— Ты? — Марианна быстро взглянула на него.
Было в ее глазах что-то такое, от чего Макеев невольно поморщился, отвел взгляд.
— Что ты уставилась? — раздраженно буркнул он. — Что вы все на меня ополчились? Я же не знал, что так получится. Я не хотел этого…
— Ну конечно, — скептически произнесла Марианна. — Ты хотел, чтоб они поженились, родили ребенка и жили долго и счастливо.
— Допустим, я не хотел, чтобы они поженились. Допустим, я не очень обрадовался этому ребенку, — с вызовом проговорил Леня. — Да, признаю, я и сейчас, в общем-то, не очень горюю, что его не будет. Но ведь не я же спихнул ее с лестницы!
— А Аллу? Не ты пригласил?
— Я еще и Олега пригласил. И Петьку, и Виталика! Почему-то ни к кому из них мой братец в постель не полез, — отрезал Леонид.
— Ты мог бы хотя бы поддержать его, проявить сочувствие, — настаивала Марианна.
— Ну, знаешь! Мне работать надо, сопли размазывать некогда.
Марианна передернула плечами и снова уставилась в окно. Макеев понимал, что не убедил ее. Да что ж это такое, в конце концов? Чего все на него наезжают? Нашли козла отпущения! Он просто хотел как лучше, заботился о том, чтобы брат не наделал глупостей, не загубил карьеру. Что поделаешь, если у пацана собственных мозгов с гулькин хрен? Леша и теперь неизвестно где шляется, вместо того чтобы из спортзала не вылезать. И это за месяц-то до отъезда на чемпионат! Как тут быть, если только он, Леонид, может заставить мальчишку работать?
В дверь позвонили, и Макеев злобно осклабился:
— Вон он, явился. Жрать небось захотел, так сразу домой примчался. Можете теперь обняться и поплакать друг у друга на плече.
Леня прикрыл сковородку крышкой и пошел открывать. На пороге стояла Лариса, в ярко-розовой с золотыми звездами дутой куртке, должно быть, купленной там, в Польше, в магазине для подростков, в таких же дутых сапожках и с дорожной сумкой через плечо.
— Здравствуй, сыночек! — отрывисто произнесла она и выдержала трагическую паузу.
— О господи! — ошеломленно выдохнул Леонид.
Мать прошла в прихожую, бросила сумку на пол, картинно упала на стул под зеркалом и простонала:
— Наконец-то я дома.
— Что случилось? — осведомился Макеев.
— Ленечка, сынок, — в глазах Ларисы заблестели крупные слезы. — Этот насквозь лживый, бесчестный человек…
— Давай покороче, — оборвал ее Леня.
— Мы… — всхлипнула Лариса. — Мы разошлись с Аркадием.
— О господи! — повторил Леонид.
* * *
Увидеть Веру Алеше удалось только через две недели, в день выписки. Он ждал, притаившись в больничном сквере, видел, как прошел туда-сюда, от входа к припаркованному у ворот ржавому «Запорожцу», бородатый папаша, как прошествовала в здание мать Веры, Наталья Викторовна, в массивных дымчатых очках на носу. Он стоял за полуоблетевшим кустом боярышника, машинально обрывая с ветки подмерзшие крупные ягоды. Наконец Вера появилась на ступеньках, очень бледная, в наглухо застегнутом черном осеннем пальто. Наталья Викторовна суетилась рядом.
Алеша выступил из-за куста, подошел к зданию. Вера, увидев его, замерла на ступеньках, судорожно сжала в руке перчатку. Наталья Викторовна брезгливо поджала губы и хотела пройти мимо.
— Мама, я сейчас, — тихо сказала Вера.
Та неодобрительно посмотрела на дочь, буркнула что-то себе под нос и быстро пошла к воротам.
— Верочка, милая, как ты?
Алеша шагнул к ней, дотронулся до плеча. Лицо Веры чуть дрогнуло, взлетели и опустились ресницы. Она осторожно сняла его руку, отстранилась.
— Уже хорошо, спасибо, — голос был тихий, спокойный, совсем равнодушный.
— Вера, я так виноват перед тобой! — быстро заговорил Алеша. — Ей-богу, не знаю, как так вышло. Я… ну вот честно… я что хочешь сделаю, чтобы ты мне поверила. Ну, хочешь, на голову встану сейчас, а?
Он чувствовал, что говорит не то, что каждое слово только отдаляет их друг от друга. Но не мог остановиться, нес что попало, лишь бы не молчать, лишь бы не смотреть в ее холодное, чужое лицо.
— Не надо, Алеша, — покачала головой она. — Ничего больше не надо, пожалуйста.
— Но почему? — взмолился он. — Я понимаю, что все испортил… Но мы же можем исправить, ну хотя бы попытаться…
Лицо Веры исказилось, пальцы с силой вцепились в тонкий ремешок сумки.
— Ничего не выйдет, Алеша, — покачала головой она. — Просто больно очень, понимаешь? Больно! Я не могу…
Она быстро сошла со ступенек. Мать, поджидавшая у ворот, бросилась к ней, подхватила под локоть и повлекла к машине. Алеша видел, как захлопнулась за Верой рыжая дверца «Запорожца», закашлял мотор, и машина, дребезжа, поехала вдоль по улице. В ветвях деревьев зашелестел ветер, закачались ветки над головой, брызнули за шиворот холодные капли. Но Алеша не почувствовал этого. В голове, от уха до уха, свистела ледяная пустота.
14
За окном кухни медленно опускались первые мелкие снежинки. Во дворе, на детской площадке, уныло таскал за веревку игрушечный грузовик соседский Митька. Ветер гнал газету по круто уходящей вниз, к подъезду, дорожке. Если приглядеться, можно даже различить крупно напечатанные слова: «Труженики села». Хмурый пасмурный день вползал в квартиру, испуганно жался по углам, словно подавленный царящим за столом напряженным молчанием. «Надо же, надо же, надо ж такому случиться», — надсадно надрывалось радио у соседей.
Валентина Васильевна, сдвинув седые брови, сердито уставилась в тарелку с кашей. Алеша, удивительно спокойный, отстраненный, прихлебывал чай. Леонид исподволь поглядывал на брата, не пытаясь унять ворочавшееся внутри глухое раздражение, смешанное с обидой. Лариса отпила кофе, быстро стрельнула глазами по сторонам и произнесла, как всегда невпопад:
