Мисс Ортон взглянула на него с неприкрытым презрением.
— Чудесная теория, мистер Марстон. Но мы с вами прекрасно знаем, что надвигается катастрофа.
Вид у дворецкого был такой, будто его строго отчитали. Он помрачнел.
— Вы правы, мисс Ортон. Простите, что я отвлёкся от дела.
Ханне стало немного жаль мистера Марстона, к тому же его теория показалась ей очень разумной, и девочка подала голос:
— Сэр, я помню, что вчера за ужином мисс Лайла спросила мистера Уилера насчёт платья, которое на ней было, а он ответил, что ей надо обсудить с сёстрами, что наденут они, потому что на картине необходим баланс оттенков.
Мистер Марстон слегка нахмурил брови.
— Да, Ханна, вы верно поняли эту художественную тонкость, но запомните, что прислуге не подобает настолько внимательно слушать, о чём говорят за столом, и затем пересказывать содержание этих бесед со своими комментариями.
Ханна совсем растерялась.
— Я не понимаю, сэр. Ведь вы точно так же говорили про то, как толстая кошка нарушит хромати… — Она осеклась.
— Не совсем так же, Ханна. Со временем вы поймёте разницу. А пока не волнуйтесь. Утро выдалось довольно холодное. Так что позаботьтесь о том, чтобы камин в салоне был растоплен заранее, пока не прибыл мистер Уилер.
— Да, сэр, — пробормотала Ханна. «Вот вам и благодарность за то, что вступилась за него перед мисс Ортон. А всё его дурацкие правила! Знал бы мистер Марстон, что я делала прошлой ночью в музыкальной комнате, пока не появилась эта мерзкая кошка!» Весь дом, все порядки вдруг показались Ханне на редкость глупыми. В это мгновение девочку осенило: когда она слышала игру на арфе, а потом и сама играла в разгар бури, больше всего ей понравилось то, что музыка словно говорила о каком-то другом мире, мире, где нет подобных правил. Мире, где границ просто-напросто не существует, где живые существа свободно движутся куда пожелают, но вместе с тем тесно связаны друг с другом и со всем окружающим, — почти так же, как музыка прошлым вечером объединила всех, кто собрался в комнате. Однако было и что-то ещё… Ханна закрыла глаза, пытаясь припомнить. За те секунды, что она успела поиграть, у неё появилось ощущение, что эти ноты, эти обрывки мелодии, эти частички гармонии — всё из одной песни, которую она вот-вот восстановит в памяти.
Сверху сообщили, что Лайла и миссис Хоули заключили полюбовное соглашение: если Лайла будет выполнять требования мистера Уилера, то к дебюту ей купят платье с открытыми плечами от Чарльза Уорта, которое она так просит.
— Ну что, пока всё хорошо, — вздохнула Дейз, устало опускаясь на табуретку. — Я тебе говорю, этой девице сам чёрт не брат!
Когда Ханна прибралась и растопила камин в салоне, она оставила заднюю дверь чуть приоткрытой. Девочка надеялась улучить минутку и посмотреть, как будут писать портрет. Одевать сестёр в парадные платья поручили Дейз, Флорри и Розанне, так что у Ханны просто не было другой надежды их увидеть.
Мистер Уилер пришёл ровно в десять часов. Его слуга уже доставил в дом Хоули его мольберт, краски и другие принадлежности. Только около одиннадцати Ханне удалось пробраться наверх и заглянуть в щёлку.
Похоже, художник как раз устроил перерыв. Этти развлекала мистера Уилера рассказом о том, как наблюдала в Парижском зоопарке за рождением слонёнка. Каждая её фраза сопровождалась звонким смехом и сдержанным хихиканьем.
— Ну, само рождение я не видела. Но я так радовалась, что мисс Ардмор в тот день захворала и со мной пошла Аннабель, наша французская горничная.
— Аннабель раньше танцевала в «Фоли-Берже», — вставила Кларисса. — Только не говорите маме, иначе её могут уволить, а она наша любимая парижская горничная.
— Так вот, Аннабель повела меня в зоопарк, а там как раз только родился слонёнок. Знаете что? Они рождаются стоя!
— Быть не может! — воскликнул Стэнниш Уилер.
— На самом деле не совсем так, — поправила сестру Кларисса. — Я посмотрела в «Естественной истории экзотических животных», там сказано, что слонёнок обычно встаёт на ноги примерно через час после того, как родится.
— Но он всё равно был ещё вымазан в чём-то кровавом, и у него пуповина висела, — восхищённо прошептала Этти.
Лайла, казалось, умирала от скуки.
— Может быть, пора закончить перерыв? — зевнув, сказала она. — Я уже тысячу раз слышала про этого слонёнка.
— Нет, не слышала! — твёрдо ответила Этти. — Потому что мне вечно запрещают про это рассказывать.
— Почему же, Этти? — спросил мистер Уилер, присев на корточки и поправляя юбку малышки. При этом он незаметно повернулся в сторону двери, за которой стояла Ханна, и подмигнул. У Ханны кровь прилила к лицу, и она собралась было отойти, но художник покачал головой. Девочка снова ощутила мощь течения, которое их загадочным образом связывало. «Кажется, он почувствовал, что я здесь, ещё до того, как увидел», — подумала она.
— Мне говорят, о таких вещах рассказывать неприлично, — ответила мистеру Уилеру Этти. — Но это же рождение! Сами подумайте: если рождаться — это неприлично, то где бы мы все были?
Ханна зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться. Она заметила, как в уголках глаз мистера Уилера появились весёлые складочки и как блеснули его белые зубы. Он опять посмотрел на неё. На удивление восхитительно было вот так, тайком, радоваться вдвоём одной и той же шутке.
Художник интересно расположил девочек для картины. На переднем плане были Кларисса и Этти. Этти сидела на полу, ближе всех к Уилеру, вытянув ноги и обнимая одну из своих плюшевых игрушек. Кларисса стояла в нескольких шагах от неё, а на заднем плане Лайла томно склонялась к огромной вазе. Ханну чуть не захлестнула зависть, когда она увидела, что макушка Лайлы касается той волны, через которую пробивается рыбий хвост.
Она понимала, что это глупо: ведь Лайла была не в море. Однако своей непринуждённой позой она как будто заявляла свои права на него. Лайла одна позировала в профиль, не глядя на художника. Все три сестры были в домашних платьях разных оттенков розового и сиреневого и новеньких белых передниках. Похоже, художнику предстояло навеки запечатлеть их на хрупкой границе между детством и юностью. Тут Ханна подумала, что и она сейчас в таком же возрасте. Но насколько другая у неё жизнь! Ей надо работать и привыкать к трудностям.
Следующие несколько дней девочки продолжали позировать художнику. Однако во всём доме номер восемнадцать ощущалось заметное напряжение. Каждый как будто затаил дыхание… дожидаясь… дожидаясь… но чего, Ханна понять не могла. Мистер и миссис Хоули зачастую резко понижали голос, когда при них в комнату входил кто-то из прислуги. На пятый день работы над картиной Лайла гордо прошествовала в салон с Яшмой на руках.
Ханна отступила в коридор, чтобы её не заметили, но продолжала прислушиваться и смотреть в щёлку. Этти взвизгнула чуть жалобным тоном, какого Ханна прежде за ней не замечала.
