Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
– Господи, какой ужас! А… где? Где он играет? Его ж не пустят никуда, он еще маленький!
– На автоматах, – сказала Катя. – Пока только на автоматах.
– Так уж автоматов нигде больше нет. Скоро, говорят, и казино все закроют, тебе хоть полегче станет.
– Нет, не думаю, – вздохнула Катя. – Они найдут, где играть. С игровых залов только вывески сняли, там теперь лото. Но все осталось по-прежнему. Мама, не давай ему денег. Скажи, я не велела.
– Ладно, не дам. Что ж ты мне сразу не сказала?
– Не сообразила, – призналась Катя. – Я позвоню, когда он к тебе приедет, попробую еще разок с ним поговорить.
Анна Николаевна решила не говорить дочери, но после этого разговора ей стало тревожно, и она проверила свою шкатулку с драгоценностями. «Шкатулка» – это было громко сказано, так, жестянка из-под конфет, драгоценности – тем более. Пара золотых сережек, золотое колечко с переливчатым, меняющим цвет александритом, цепочка с кулоном из такого же камня да кое-какие поделки из серебра.
Открыв жестянку, Анна Николаевна убедилась, что в ней остались только ничего не стоящие серебряные украшения. Золото исчезло. Она ничего не сказала ни дочери, ни мужу. Перепрятала деньги на хозяйство, всегда лежавшие в верхнем ящике серванта.
Через день она вышла на Покровку в магазин и как-то машинально зацепилась взглядом за вывеску ломбарда. Закладных контор развелось кругом видимо-невидимо, по улицам разгуливали люди-бутерброды с объявлениями, обещавшими лучшие условия. Но эта контора находилась ближе всех к дому.
Повинуясь порыву, Анна Николаевна вошла внутрь и сразу увидела на черной бархатной подставке свое колечко с александритом. Что делать? Пожаловаться? На родного внука? Вещи на продажу сдают по паспорту. Если раскроется, что паспорт – его… На первый раз, может, и не посадят, но все-таки… пятно на биографии.
Анна Николаевна выкупила колечко и все остальные вещи, обнаруженные в том же ломбарде. Вечером, как всегда, приехал внук. Она демонстративно повесила на шею цепочку с кулоном, надела кольцо и серьги. Санька потупился, отвел глаза, но промолчал. И она ничего не сказала.
После того первого и единственного раза, сколько Катя ни звонила, Санька отказывался с ней разговаривать. А она не собиралась возвращаться к Алику. Непонятно только, куда его девать. Выписать из квартиры? Куда? В чистое поле? Да и долги надо было отдавать. Время поджимало.
* * *
И вдруг в галерее появился Герман Ланге и купил два ее полотна. Значит, от долга соседям по даче она свободна. Оставалась Этери, готовая ждать сколько угодно, и друг Димка, которого Катя, конечно, простила. Да и вернуть ему предстояло всего-навсего полторы тысячи долларов. Для Кати это была уже смешная сумма, тем более что Димка тоже согласился ждать сколько угодно. Катя могла бы отдать ему эти деньги прямо сейчас – из того, что скопила для соседей по даче. Но Герман пригласил ее на свидание, и ей ужасно хотелось пойти. Она так давно нигде не была! Пожалуй, с того кошмарного вечера в ресторане, после которого Алик потащил ее в казино.
Нет, она, конечно, бывала на выставках, в театрах, на концертах, когда ее звала Этери, причем всякий раз норовила отдать деньги за билет, на что Этери всякий раз отвечала: «Спокойно, это по приглашению». Этери и впрямь была знаменитостью, ее все рады были видеть: и известные режиссеры, и музыканты. И все же одно дело – Этери, а свидание с мужчиной – это совсем другое.
Но Кате решительно нечего было надеть, а Этери послала ее в бутик к какой-то неведомой и страшной Нине Нестеровой.
Катя всей душой ненавидела беготню по магазинам за тряпками. Пару раз Этери брала ее с собой, они долго ехали на машине, застревали в пробках, Катя не узнавала родного города, и от одного этого ей делалось плохо. Старые здания исчезали, отовсюду вылезали, как зубы бабы-яги, башни из стекла и бетона. Стекла были тонированные, да еще и зеркальные.
– Знаешь, – как-то раз призналась Катя подруге, глядя в окно машины на проплывающие мимо зеркальные фасады офисных зданий, – они мне напоминают чикагских гангстеров 30-х годов. Те ввели моду вот на такие зеркальные очки. Чтоб за стеклами не было видно, в кого ты целишься. И еще почему-то вспоминается третья мировая. Думаешь, в самом крайнем случае, если сюда попадет, то вот этих – не жалко.
– Да ну тебя, Катька, что ты выдумываешь! – засмеялась тогда Этери.
Но здания-гангстеры, которых на крайний случай не жалко, это было еще полбеды. Дальше становилось куда хуже. Они входили в какие-то стеклянные двери, и их приглашали сразу в двести магазинов. Этери тащила Катю за собой, как на буксире, Катя оглядывалась на витрины с манекенами, и внутри у нее уже выла сирена: не то – не то – не то – не то – не то!
На манекенах были наряды психоделических расцветок с попугайным рисунком… Вот почему, думала Катя, в природе красный отлично сочетается с зеленым? Красные цветы в зеленых – как их? – чашелистиках. Да черт с ними, с чашелистиками. В природе не бывает безвкусицы. А тут…
Все, что в этих магазинах предлагалось – вне зависимости от назначения, – Катя называла «кофтюльками». Если бы она даже ухитрилась влезть в такую вот попугайную кофтюльку и выпилила бы в ней на улицу, можно было бы смело вручить ей рекламные листовки трактира «Елки-палки», чтоб работала, а не смешила народ зря. Но нет, нет, мало этого, мало, мало! В магазинчиках работали продавщицы неполного сорок второго размера. Они смотрели на Катю с ненавистью, и сама Катя, глядя на них, начинала тихо себя ненавидеть.
Цены в этих магазинах были поднебесные. Однажды Катя просто машинально зашла в отсек, где торговали часами. Там продавались и ремешки, а у нее как раз перетерся ремешок на часах. Кате нравилось носить мужские часы, и часы у нее очень красивые: итальянские, в золотом корпусе, с черным циферблатом – папин подарок к окончанию института.
С часами была связана целая история. Папе они достались от одного чудаковатого итальянца, гонщика-экстремала, которому папа в безнадежных условиях сумел починить машину. Это было еще в 90-м году, у гонщика засорился бензонасос, а Катин папа его прочистил и вырезал новую мембрану из старой воздушной камеры.
Расплатиться итальянец не мог: в СССР еще действовала статья 88 УК, запрещавшая гражданам операции с валютой, а у него были с собой только доллары да немецкие марки. Папа сказал, что ремонт грошовый и денег не надо, но итальянец оказался человеком чести и не уехал просто так: восхищенный изобретательностью мастера, он снял с руки золотые часы «Феррари» и подарил ему. Папа в ответ подарил ему свои «Штурманские». Оба остались не внакладе. А когда Катя окончила институт, часы «Феррари» достались ей – чуть ли не единственная ценная вещь, которую она впоследствии отказалась продавать.
Но прошло время, ремешок перетерся, и Катя, раз уж выпал случай побывать в огромном молле, зашла в часовой магазин купить новый. Оказалось, что ремешок стоит столько же, сколько ее зимние сапоги, купленные на вещевом рынке. Так Катя и ушла ни с чем. Ремешок купила потом в подземном переходе за двести рублей. Ценами кофтюлек даже не интересовалась.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
