Данилов машинально вспомнил аналогичную восточную мудрость: «Если вокруг одного котла три повара ходят, то на обед рассчитывать не стоит».
— Нашим коллегам придется вникать в суть уже знакомого нам дела и повторять то, что сделали мы, — продолжал Ямрушков. — Рассмотрение дела в суде затянется еще, как минимум на месяц. Кому это нужно?!
— Да, действительно — кому? — поддержал Мароцкевич. — Валентин Семенович абсолютно прав. Давайте не будем усложнять. Ваш отказ, Владимир Александрович, ничего не изменит. Следующая комиссия придет к тем же выводам, что и мы. Но может статься и так, следующей комиссии и не будет, если судья удовлетворится мнениями двух таких авторитетных специалистов, как мы с Валентином Семеновичем.
— Может статься, — кивнул Ямрушков. — Но все равно лучше не усложнять и не осложнять. Адвокат Сапрошина — крайне неприятная баба, я уже с ней сталкивался. Въедливая, вздорная, конфликтная, да еще и со связями в журналистских кругах. Она непременно уцепится за ваш отказ и попытается выжать из него как можно больше выгоды.
— Подсудимым является Сапрошин, но, пока суд не огласит приговора, на репутации всеми уважаемого профессора Раевского лежит условное пятно, — добавил Мароцкевич. — Вы можете представить себе его состояние?
— Могу, — ответил Данилов. — И состояние Сапрошина тоже могу представить. Предлагаю на этом поставить точку. Я не могу переубедить вас, а вы не можете переубедить меня, так что давайте каждый останется при своем мнении. Договорились?
Ямрушков вздохнул, Мароцкевич покачал головой, но оба ничего не сказали, а молчание, как известно, является знаком согласия.
Глава седьмая. Медицина — сестра философии, а философия — сестра юриспруденцииЯмрушкову Данилов отправил скан своего отказа, а оригинал отвез судье, предварительно договорившись с ней о встрече. Чего уж греха таить — хотелось не просто передать из рук в руки бумажку и объяснить причину, но и высказать свое мнение относительно проведенного следствия. Разумеется, это нужно было высказать в предельно корректной форме, чтобы не вышло так, будто врач-эксперт учит юристов уму-разуму. И желательно преподнести свое мнение не прямо в стиле «хочу сказать вам следующее…», а словно бы между делом.
Данилов решил предварительно потренироваться. Елена получила очередную возможность удивиться переменам, происходившим с мужем. После ужина Данилов попросил Марию Владимировну не мешать родителям, разложил на кухонном столе листочки с записями, и сказал Елене:
— Давай представим, что ты судья, опытный юрист, которому некий доктор пытается высказать свое мнение по поводу уголовного дела и судебного процесса. Ты амбициозна и не терпишь, когда тебе пытаются навязать чужое мнение. Как только какое-то слово покажется тебе обидным или вызовет раздражение, ты говоришь «стоп!» и объясняешь мне, что не так.
— Глазам своим не верю и ушам тоже! — Елена на мгновение зажмурилась и тряхнула головой. — Данилов учится лицемерить! Мать честная! Куда катится этот мир?
— Не лицемерить, а тактично высказывать свои мысли, — строго поправил Данилов. — И давай, пожалуйста, без шуток, дело серьезное.
Данилову казалось, что его заготовка пройдет апробацию с минимальными правками, но Елена говорила «стоп!» практически после каждой фразы, а бóльшая часть ее пояснений состояла из одного слова: «Давишь». Дослушав до конца, она ненадолго призадумалась, а затем сказала:
— Все это совсем никуда не годится! Поставь себя на место судьи… Нет, представь, что одна из Машиных учительниц вдруг взялась объяснять тебе принципы лечения острой сердечной недостаточности, причем с таким подтекстом, что ты не все делаешь правильно. Долго ли ты станешь ее слушать и куда ты ее пошлешь вместе с ее ценным мнением?
Данилов озадаченно хмыкнул.
— Тоньше надо действовать, Данилов! Тоньше! — Елена потрясла в воздухе указательным пальцем. — Не нужно переть напролом, лучше преподнести свои мысли в виде истории, когда-то случившейся с кем-то из твоих знакомых. Расскажи ей, вроде бы — к слову, как некоего анестезиолога осудили по аналогичному делу, а после выяснилось, что виноват был хирург. Разумеется, аналогия не должна быть чересчур прямолинейной, главное, чтобы в ней содержалась главная мысль — нужно идти по правильному пути, а не по наиболее легкому. Скажи, что ты принимаешь случившееся близко к сердцу, поскольку с твоим приятелем когда-то случилось нечто подобное… Нет, лучше даже не с приятелем, а с отцом твоего однокурсника…
— Почему?
— Судья может поинтересоваться фамилией твоего знакомого, его местом работы, названием суда, в котором рассматривалось дело и прочими подробностями, а затем погуглить. Юристы — народ дотошный. Поэтому лучше, чтобы пример был из доинтернетной эпохи, так меньше шансов спалиться.
— Золотая голова! — восхитился Данилов. — Быть тебе министром здравоохранения, попомни мое слово.
— Да куда там, — невесело усмехнулась Елена. — На своем месте бы до пенсии досидеть…
— Что так? — обеспокоенно спросил Данилов. — У тебя неприятности? Почему я об этом ничего не знаю? Что случилось, Лен?
— Да ничего не случилось, — Елена пренебрежительно махнула рукой. — Все хорошо, слава Богу.
Она трижды стукнула костяшками пальцев по столешнице и изобразила, будто сплевывает через левое плечо.
— Лучше скажи сразу, — посоветовал Данилов, всматриваясь в глаза жены. — Ты же знаешь, что я не отстану. Снова Мимишин достает?
Павел Мимишин по прозвищу «Няшка» заведовал шестьдесят восьмой подстанцией, входящей в Еленин «куст».[33] Отец Мимишина около четверти века руководил саратовской «скорой». После его ухода, точнее — спроваживания, на пенсию, Мимишин-младший быстро перебрался в Москву (видимо были на то свои причины), где бодро начал делать карьеру. Он не скрывал, что конечной его целью является должность главного врача московской станции скорой помощи. Ничего плохого в этом не было, скорее плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Плохими были методы, используемые Мимишиным — всячески заискивая перед верховным начальством, он старательно пытался подставлять начальство непосредственное, освобождая себе ступеньку для очередного карьерного прыжка. В свое время Елена купилась на принципиальность старшего врача, активно боровшегося с недостатками на шестьдесят восьмой подстанции и смело критиковавшего своего заведующего. Дала маху — не смогла разглядеть оголтелого карьериста и поставила Мимишина на заведование. Буквально с первых дней пребывания в новой должности Мимишин начал борьбу с недостатками регионального объединения. Действовал он под девизом «моя хата не с краю, мне за державу обидно». Елена нервничала и в беседах с Даниловым часто называла Мимишина «няшкой-г…няшкой».
Ничего няшного в облике брутально-амбалистого Мимишина не было. Просто сначала его на подстанции прозвали «Мими», затем прозвище удлинилось до «Няшного Мими», но в конечном итоге сократилось до «Няшки». Прозвище Мимимишину не нравилось настолько, что однажды он сказал об этом вслух на пятиминутке. Возможно, он хотел, чтобы его звали Терминатором или Годзиллой, но прозвища не выбираются, их раздает судьба. И чем меньше прозвище нравится своему обладателю, тем крепче оно к нему прилипает.
