Отец и мать молчали. Ярр понимал, почему они медлили.
Наверное, лицо Акаи в тот миг, когда он появился в селении перед самой охотой полнолунья, будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Как и то страдание, что отразилось на нём, едва он обвинил младшего брата в предательстве.
Нет ничего хуже для матери, чем война её детей.
Нет ничего страшнее для отца, чем обречь своего ребёнка на гибель. Даже если сам ребёнок виновен в этом.
Яррей перевёл взгляд на брата, стоящего на коленях в грязи. Он был жалок сейчас, хотя чуть раньше, в стычке, на какой-то миг Ярр уже засомневался, что сможет с ним справиться. Что сможет отвоевать своё место в стае. Проклятый колдун…
Яррей знал, что легко не будет. Потому и оставил Ижку в охотничьей хижине. Если бы он не справился… если бы погиб или проиграл, никто бы не посчитался с их желаниями: ни с его, ни с Ижкиными. А защитить её от всей стаи он не смог бы. Он знал, что ведьма не станет прятаться и не останется в стороне. Потому ушёл, велев коту приглядывать за своей хозяйкой. Хотя Малька не нужно было просить. И всё равно она пришла…
Но именно её встревоженное бледное лицо с прилипшими к щекам выбившимися мокрыми прядями волос придало ему сил.
Оборотень снова глухо зарычал.
И, видимо, слишком громко, потому как отец бросил на него тяжёлый взгляд и кивнул собственным мыслям. А после как-то тяжело поднялся. И так же тяжело, словно нёс на себе всю тяжесть мира, приблизился к своему второму сыну.
- Ты совершил худшее, что мог сотворить, Таранай, - голос вожака, несмотря на его вид, звучал ровно и твёрдо. - Ты причинил боль брату, поставил под угрозу судьбу стаи, обратился к колдуну, дабы перехватить власть. Что ты думал, сын? Неужели считал, что тебя примут?
Таранай не спешил отвечать. Яррей смотрел и правда не понимал, неужели жажда управлять стаей, вести её за собой настолько помутила его разум, что он готов был вгрызться в глотку собственному брату?
- Наказание за предательство – смерть! – глухо добавил вождь.
По всему, эти слова дались ему тяжелее, чем приговор проигравшему.
- Есть ли тот, кто готов оспорить мой приговор? – отвернувшись от младшего сына, отец пробежал взглядом по лицам присутствующих, но никто не издал ни звука.
- Я! – глухо обронил Яррей. Он это делал не для брата. И даже не для себя. Он делал это для матери и отца. – Я требую заменить казнь изгнанием!
Спустя несколько нескончаемо долгих мгновений отец кивнул. И Ярр не стал дожидаться того, что будет дальше. Он круто развернулся на месте и быстрым шагом направился в хижину старой Ингры.
В её доме пахло жжёной полынью. Едкий и горький запах, впивающийся в кожу, тело, глаза. Яррей чудом не закашлялся, резко вдохнув тяжёлый запах.
- Не морщься! – проскрипела старая волчица. – Ничего лучше не прогоняет тёмную силу, чем полынь.
- Как она? – присев на край лежанки, Яррей взял Ижку за руку и ужаснулся – насколько она была ледяной.
Старуха поднялась, достав из резной шкатулки трубку и курительную смесь. Неспешно раскурила. И только затем он услышал ответ.
- Я не стану тебе врать, - обронила Ингра, выдохнув клуб ароматного дыма. – Сейчас она ближе к тому свету, чем к этому. И кто знает, сможет ли вернуться. Она растратила все колдовские силы и часть жизненных. Одно радует, что не зря – колдун покинул наш мир, и больше его зло мира этого не осквернит.
У Яррея от её слов исчез весь воздух разом из груди. В чьих угодно словах он мог сомневаться, но не в словах старухи-видящей.
- Что я могу… я – могу что-то сделать?.. – просипел Ярр, сам не ожидая, что столько боли просквозит в его вопросе.
Ингра помолчала, словно раздумывала, стоит ли ему что-то говорить, но ответила:
- Есть способ. Но…
ГЛАВА 26
- Одумайся, сын! – негодовала Акая, мечась из угла в угол и рыча от бессильной злости. – Мертвые пещеры не место для оборотня! Они вообще не место для живих!
Яррей даже не взглянул на мать. Он все решил. В том самый миг, как Ингра сказала, что воды ведьминских родников могут вернуть силы и жизнь в Ижкино тело. Больше ему знать не нужно было. И ни злость матери, ни рычание отца не смогут его остановить. Без нее Ярру жизни нет.
- Я решил! И ты только зря сотрясаешь воздух, пытаясь меня отговорить, - ошарашивающее спокойно бросил Яррей, даже не подняв взгляд.
Акая фыркнула и присела на край лавки, где сын собирал вещи в свой заплечный мешок.
Как он повзрослел за один оборот луны. Словно за одну луну он прожил целую вечность. Ничего не осталось от безголового забияки, что еще недавно дразнил молоденьких волчиц. Он стал другим, и Акая не могла себе ответить честно – нравились или не нравились ей эти перемены. Эта решительность, усталость, сила духа. Он действительно ее не послушается. И это разрывало ее сердце. Но сейчас он был более чем достоин вести за собой стаю.
- Вчера я потеряла одного сына… - начала она, и голос ее сорвался, охрип. – Я не могу оплакать его, потому что он жив. И не могу радоваться за него, потому что подобной участи никому не желаю. Могу только просить богов, чтобы они послали ему милостивую судьбу, несмотря на то, что он сотворил.
Ярр резко выдохнул, но лишь упрямо поджал губы. Он понимал, к чему клонит мать, но это не меняло его решения. Он резко затянул веревки на мешке и порывисто прижал Акаю к груди, ощущая ее судорожные всхлипы кожей.
- Прости меня! – выдохнул он в ее макушку.
И, словно пытался сбежать он мольбы в ее взгляде, вылетел вон, накинув лямки мешка на плечо.
Уже выйдя во двор, под жалящий мелкий осенний дождь, смешанный с первым снегом, Яррей несколько мгновений стоял, подставив лицо дождю.
Он должен вернуться. Ради Ижки и ради Акаи. Ради отца и стаи.
Нужно было спешить. Но Яррей не смог отказать себе, свернул в хижину Ингры.
Там все так же воняло жженой полынью и болезнью. Старуха Ингра курила травы и пребывала где-то между мирами, спрашивая у богов о будущем и прошлом, о правильном и злом, о том, что ведомо только богам.
Яррей не посмел ее тревожить. Не к ней пришел. Сделал несколько шагов вглубь комнат, и у него сжалось сердце, едва взгляд нашел мертвенно бледную любимую. Даже грудь ее поднималась едва заметно.
Оборотень приблизился к лежанке, вглядываясь в ее лицо, принюхиваясь к уже едва ощутимому ее родному запаху – запаху летнего леса. Осторожно коснулся холодных, несмотря на жарко натопленный дом вещуньи, губам.
- Я скоро! – пообещал Ярр. – Я не бросаю тебя. Надеюсь, ты слышишь!
И не важно, слышала ли его ведьма сейчас. Он обязан был это пообещать в первую очередь себе.
Он уходил, не оглядываясь. Обернувшись волком и таща в зубах мешок с тем малым, что посчитал нужным в дороге, Яррей бежал на север настолько быстро, насколько хватало волчьих сил. Оставив в хижине вещуньи свое сердце, свою душу, он шел во тьму Мертвых пещер, из которых не вернулся еще ни один оборотень, человек или кто-либо, у кого в жилах текла горячая кровь, и боялся только одного – не успеть!
