Но сейчас возникает и еще одно чувство. Кажется, что Лиза пытается отвлечь меня от разговора об отце. И способ выбирает действенный, заставляя меня думать членом, а не головой.
Отрываюсь от губ Лизы, но не отхожу. Она опускает голову и тяжело дышит, а я стою между ее разведенных ног. Что, блядь, с нами не так?
Я злюсь, только черт знает на кого. Не понимаю ни хрена — и злюсь еще больше.
Хватаю Лизу за подбородок, сжимаю сильно, заставляю поднять на меня глаза.
— Мне больно, — тихо говорит она.
— Что у тебя в голове? Решила затащить меня в постель, чтобы я перестал задавать вопросы?
— Да пошел ты! — Лиза отталкивает мою руку. — Можно подумать, ты приперся сюда, чтобы просто поговорить. Хотя знаешь, мне казалось, что мы поняли друг друга.
Я себя не понимаю, а ее тем более.
И от бессильной злости хочется сесть на первый самолет и свалить отсюда, потому что она права. Я мог дождаться ее возвращения, мог позвонить, а мог и вообще просто рассказать все отцу. Но приехал сюда.
И можно убеждать себя долго, приводить доводы, только я действительно здесь из-за нее. Точнее из-за того, что рассчитываю трахнуть ее еще разочек. Или два.
Признаваться самому себе в этом отвратительно. Но если уж на то пошло…
— Я еще не все понял, — произношу, морщась, и снова целую Лизу.
Она кусает меня за губу до острой боли, но это не только не останавливает меня, а еще больше распаляет.
И это последняя здравая мысль в моей голове, потому что потом я начинаю думать, как избавить Лизу от одежды.
Глава 21 ЛизаЯ с какой-то обреченностью понимаю, что это, черт возьми, приятно. И сама же поцеловала Вадима. Может, отчасти затем, чтобы не задавал вопросов, но больше потому, что… Захотелось, что ли?
И в груди поселилась почти детская обида, когда Вадим снова посчитал меня расчетливой стервой. Но сомнения его были недолгими. Даже с ними он все равно не может сопротивляться.
Ох, мой мальчик, знал бы ты всю правду, у тебя бы на меня и не встал. А возможно, и придушил бы собственными руками на этом столе.
Но читать мысли Вадим не умеет. А в своих я и сама сейчас путаюсь.
Бросает в жар, когда его руки скользят по моему телу. И пусть я понимаю, что это от прикосновений, но убеждаю себя, что от жаркой ямайской ночи, хотя ветерок колышет шторы и чуть касается моих ног. Контраст усиливает ощущения. Не кожа — оголенный нерв. Только вот на губах уже пекло от наших поцелуев и легкой щетины Вадима. А впечатление, будто прикасаюсь к огню преисподней.
— Лиза… — в голосе обреченность, подобная моей.
Мы слишком разные, но сейчас так похожи. Оба ненавидим себя за то, что происходит. Но если первый раз можно списать на ошибку, случайность, порыв или найти еще какое оправдание, то теперь мы все делаем осознанно.
— Почему? — спрашиваю, заглядывая в черные глаза. — Ты же меня ненавидел…
Вопрос бессмысленный, но Вадим меня понимает. Я вижу это в его глазах, по выражению лица.
— Не знаю, — едва слышно произносит, и это, наверное, первые слова за все время нашего знакомства, сказанные без сарказма или равнодушия, а с потерянностью.
Мы без контроля над собой.
Я обнимаю Вадима за шею и утыкаюсь лбом в его плечо, закрыв глаз. Мне дико ощущать его кожу под своим пальцами, запах тела, дыхание на своей щеке. Когда-то этот человек был для меня врагом номер один, сам того не осознавая. Но ненависти нет — я просто привыкла думать, что ненавижу его.
Вадим тянет мою футболку вверх, а я безропотно поднимаю руки. Сама сильнее обвиваю его ногами — и плевать, что сейчас мы в кухне и на столе. И все так тягуче, медленно, оттого и чувствительнее. Я успеваю осознавать и запоминать каждое прикосновение, движение…
Вадим до какого-то фетишизма привлекает моя грудь. Он обводит ее пальцами, будто рисуя спираль. Почти от подмышек вниз, потом в ложбинку, следом до ключицы. Такими круговыми движениями добирается до соска. Я сжимаю руками края стола и выдыхаю со стоном. Вадим оставляет мою грудь в покое. Ведет обеими ладонями по щекам к вискам и запускает руки в волосы. Чуть натягивает и смотрит мне в глаза.
— Ты красивая, — неожиданно говорит он. — Но есть в тебе еще что-то такое…
— Будем обмениваться комплиментами?
Мне не нравится его интонация. И слова в такие моменты связывают сильнее, а мне хватает уже того, что я слишком остро чувствую Вадима и без них.
— Обожаю, когда ты злишься, — улыбается едва заметно.
Все, хватит. Отталкиваю от себя его руки и бью кулаком в солнечное сплетение. Вадим чуть сгибается и делает шаг назад.
— Оставь свои нежности при себе, мальчик, — говорю, вскакивая со стола, и хочу уйти.
Я срываюсь, потому что боюсь. Боюсь этой неожиданной нежности, эмоциональности…
Только делаю шаг в сторону, ища глазами футболку, как Вадим хватает меня за руку чуть выше локтя и тянет на себя.
— Как скажешь, Лиза.
— Что? — не понимаю, но, кажется, и не получу ответ.
Оказываюсь теперь грудью на столе. Вадим, навалившись сверху, вжимает меня в гладкую поверхность, не давая пошевелиться. Одной рукой он держит мою голову, второй — стягивает шорты. Сразу мои, затем свои… И резкий толчок. Я вскрикиваю, а Вадим, намотав мои волосы на кулак, тянет меня на себя и с сарказмом спрашивает в самое ухо:
— Так лучше? И я просил, — сжимает второй ладонью мою ягодицу до боли, — не называть меня мальчиком.
— Да пошел ты! — рявкаю в ответ.
— Обязательно…
Вадим до боли прикусывает мою мочку и начинает двигаться во мне. Быстрые, резкие толчки — и я прикусываю нижнюю губу почти до крови, но все равно не могу сдержаться.
Сквозь стоны шиплю:
— Похотливое животное! — и, освободив одну руку, ногтями впиваюсь в запястье Вадима возле моей головы.
— Бешеная лживая сука, — парирует в ответ.
И кажется, не столько секс, сколько эта перепалка доводит нас до оргазма. Я, вздрагивая, приподнимаюсь на носочки, теперь скользя ногтями по столешнице, а Вадим натягивает мои волосы и шумно выдыхает.
Когда он наконец меня отпускает, я поднимаю свою одежду и, тут же опустившись на пол, начинаю смеяться. Это не истерика. Это дрянная комедия.
А, пожалуй, Фил был в чем-то прав. Только что мне с этим делать?
Я так же резко затыкаюсь и протягиваю удивленному и даже немого потерянному Вадиму руку:
