Вскоре после награждения Хавсер понял, что все это было сделано по политическим мотивам, к которым он питал стойкое отвращение, но не стал возражать, поскольку в данной ситуации политика служила интересам Консерватория.
Вручение награды состоялось на ужине, устроенном в Каркоме на Атлантических платформах, вскоре после семидесятипятилетия Хавсера. Время церемонии было рассчитано так, чтобы оно совпало с проведением Средилантического конклава, посвященного тридцатилетнему юбилею Консерватория.
Хавсер с трудом выдержал торжество. Весь вечер он просидел, прижимая к груди небольшую элегантную шкатулку и ожидая, когда же иссякнут бесконечные выступления. Из всех заслуженных и влиятельных людей, посетивших ужин в тот летний вечер, наибольшим уважением пользовался Гиро Эмантин. На тот момент Эмантин был уже префект-секретарем одного из старейших членов Объединительного Совета и по общему мнению должен был занять в этой организации первое же освободившееся место. Он был стар и, по слухам, перенес уже третью процедуру омоложения. Его сопровождала молодая, очень красивая и удивительно молчаливая женщина. Хавсер не мог определить, была ли она дочерью Эмантина, банальной статусной женой или сиделкой.
Благодаря своему высокому положению, Эмантин занял место по правую руку от канцлера Атлантика (хотя Хавсер, несмотря на то что был почетным гостем, сидел через три кресла слева, между промышленным кибернетиком и председателем одного из орбитальных банковских домов). Когда настала его очередь произносить речь, Эмантин, по-видимому, с трудом вспомнил, кто такой Хавсер, поскольку стал рассказывать о «долгой дружбе» и «тесном сотрудничестве» на протяжении «многих лет с тех пор, как Кас впервые заговорил о необходимости учреждения Консерватория».
— За тридцать лет я встречался с ним не больше трех раз, — прошептал Хавсер Василию.
— Заткнись и продолжай улыбаться, — прошипел ему в ответ Василий.
— Но ничего этого не было.
— Заткнись.
— Ты думаешь, что он под воздействием каких-то сильных лекарств?
— Ох, Кас! Замолчи! — Василий нагнулся к самому уху Хавсера. — Так всегда делается. Кроме того, он хорошо говорит о Консерватории. Да, его помощник передал мне, что Эмантин хочет с тобой встретиться после ужина.
Когда ужин закончился, Василий проводил Хавсера в резиденцию канцлера на Марсианской Башне.
— Как красив этот город, — заметил Хавсер, выходя на террасу.
К концу ужина, перед ответной речью, он выпил пару бокалов амасека, а потом началось чествование, и теперь он пребывал в мечтательной задумчивости.
Василий терпеливо дожидался того момента, когда Хавсер остановится, чтобы полюбоваться открывающимся видом. С террасы можно было увидеть весь Карком и лежащее за ним плато. Девятикилометровая поверхность метрополии сверкала и переливалась в лучах заходящего солнца. Город закрыл древний мертвый океан, подобно слою пакового льда. В воздухе, словно стайки рифовых рыб, серебрились многочисленные корабли.
— Удивительно, что человек смог такое построить, — сказал Хавсер. — Не говоря уж о том, чтобы трижды повторить свое творение.
— А ты не считаешь, что человеку не стоило подвергать свое творение ядерной бомбардировке? — спросил Василий.
Хавсер взглянул на своего агента. Василий был чудовищно молод, немногим старше двадцати пяти лет.
— Исаак Василий, у тебя нет души.
— Но как раз из-за этого ты взял меня на работу, — напомнил агент. — Я не позволяю чувствам повлиять на эффективность.
— Именно.
— Кроме того, тот факт, что Атлантические платформы дважды были уничтожены и восстановлены, по-моему, символизирует работу Консерватория. Нет ничего такого, что нельзя было бы восстановить и реставрировать. Ничего невозможного.
Они вошли в резиденцию. Вычурно украшенные роботы-сервиторы прислуживали группе избранных гостей. Канцлер получил эти машины непосредственно с Марса, из кузницы Мондус Гамма Луки Хрома, и не упускал случая этим похвастаться.
Окна резиденции были затемнены, чтобы защитить гостей от ярких лучей заходящего солнца. Два сервитора в виде жужжащих птичек принесли Хавсеру бокал амасека.
— Пей не спеша, — благоразумно посоветовал ему Василий. — В разговоре с Эмантином твоя голова должна быть ясной.
— Сомневаюсь, что я вообще его выпью.
Подаваемый у канцлера напиток был настолько тщательно очищенным и дорогим, что уже перестал быть похожим на амасек.
Эмантин, сопровождаемый своей молчаливой спутницей, подошел через несколько минут. Он вышел из предыдущего разговора со своими собеседниками, как змея выползает из старой шкуры; все сразу поняли, что время, отведенное для их короткой аудиенции, закончилось.
— Каспер, — произнес Эмантин.
— Сэр.
— Мои поздравления по поводу награды. Достойный приз.
— Благодарю. Благодарю, сэр. Это мой агент, Исаак Василий.
Эмантин не реагировал на такую мелкую сошку, как Василий. Хавсер чувствовал, что префект-секретарь и с ним общается только по той причине, что должен это делать. Эмантин увлек Хавсера к окну.
— Тридцать лет, — заговорил Эмантин. — Неужели с тех пор, как все это началось, прошло уже тридцать лет?
Хавсер предположил, что префект-секретарь имеет в виду Консерваторий.
— На самом деле уже почти пятьдесят.
— Неужели?
— Мы считаем основанием Консерватория тот день, когда на конклаве в Лютеции был принят первый устав, и с тех пор прошло действительно тридцать лет. Но еще двадцать лет потребовалось на то, чтобы запустить этот процесс. Примерно пятьдесят лет назад я обратился в твой офис, чтобы обсудить первые шаги. Это было в Карелии. В улье Карелия. Ты был там с миссией, и я долгое время общался с твоими помощниками. Несколько лет я вел с ними переговоры, пока не встретился с тобой в первый раз, и тогда…
— Пятьдесят лет, да? Подумать только! Говоришь, Карелия? Как будто из другой жизни.
— Да, похоже. Да, как я уже сказал, я работал с твоими помощниками, чтобы привлечь внимание к проблеме. Уверен, я им здорово надоедал. Одного звали Долинг. Еще я помню Баранца и Бакунина.
— Я их уже не помню, — сказал префект-секретарь.
На его лице застыла улыбка.
Хавсер отпил еще глоток амасека. Напиток слегка согревал и придавал силы. Взгляд ученого упал на руку Эмантина, держащую хрустальный сосуд с каким-то дижестивом. Рука выглядела превосходно. Чистая, со свежим маникюром, надушенная и изящная. На белой коже ни пятнышка, ни единой морщинки, кисть пухлая и мягкая. Никаких признаков воздействия возраста, ни дряблости, ни пигментных пятен, ни обесцвеченных участков. Чистые ногти. Это не скрюченная с выступающими венами рука старика ста девяноста лет, каким на самом деле был префект-секретарь Гиро Эмантин. Это рука молодого человека.
