Я разошёлся, руками махал. Старался на Варикову не смотреть. Может, потому что не хотел в ней разочаровываться. Да по сути, не виновата она ни в чём. Я сам не знаю, как бы реагировал, если бы…
— Ты совсем ку-ку, Иванов? — вырвала меня из душевных переживаний Анька. — Нужно было просто предупредить. Поверь, я бы не стала вызывать «дурку» или орать, чтобы ты забрал немедленно бабушку.
— Но ты бы смотрела на неё другими глазами, — снова вздохнул я. — Да, виноват, каюсь. Не прав я. Но всё уже позади. Мама её заберёт.
— А мы можем сделать по-другому? — Анька умела удивлять. Я уже как-то подзабыл, что она… удивительная.
— Что ты предлагаешь? — засунул я руки в карманы и посмотрел на розовую зайку по-деловому. Лучше так. Рядом с ней сложно себя контролировать.
— Вам не кажется, что вы её заперли в клетку и держите там, как бешеную собаку? Вроде бы всё есть: еда, одежда и даже персональный подтиратель задницы, грубо говоря. А нет того, что ей на самом деле нужно: общения, тепла, любви. Пусть она останется здесь. Ведь у тебя есть место, правда? Есть возможности. Пусть эта её сиделка живёт рядом, приглядывает, а баба Тоня будет в семье. С правнуками. С внуком. Будем вместе гулять, развлекаться, обедать. Я не знаю… неужели это так тяжело? А то рассказывать, что она нормально-ненормальная можно, а сделать её счастливой — нельзя?
Если бы сейчас у меня перед носом разорвалась бомба, я бы не так поразился. А это идея, чёрт побери! Раньше я об этом и помыслить не мог бы, но сейчас… почему бы и нет?
— Варикова, ты знаешь, что ты необыкновенная? — язык вперёд мозгов сработал.
— Знаю, — тряхнула она кудрями. — И рада, что у тебя глаза наконец-то открылись. Я всё время пытаюсь тебе втолковать, что вы потеряли ценный кадр, но ты же слышать ничего не хочешь.
— Забудь, Варикова, — вцепился я в её плечи и сжал от избытка чувств. — Ничего я не потерял, а только приобрёл. Будет тебе завтра контракт, кофе в постель, какао, шоколад, молоко за вредность — что пожелаешь. И премия. Только пообещай, что присмотришь за бабулей. Так спокойнее будет всем.
— Какой же ты дурак, Иванов, — вздохнула она, стряхивая с себя мои руки. — Это была вообще-то моя идея. А уж если я это предложила, значит уже согласилась бабу Тоню взять на поруки. И жаль, что вы сами не догадались дать ей то, в чём она остро нуждается.
Да, она права. И были у меня такие мысли, однако… были и непреодолимые обстоятельства, которых сейчас нет. Зато есть Аня. И нет причин думать о грустном.
— Где она? — задал я самый нужный вопрос.
— Пойдём, — ведёт меня за собой Варикова. — Я тут платье гладила, а она пришла, чуть не плачет. Ты кота приютил, Дим. А она всё же родная бабушка.
Стыдно. Но может, в том и прелесть взгляда со стороны: позволяет увидеть то, что у себя под носом не замечаешь?
— Анечка, а я тебе тут платьюшко погладила, — сияет бабуля, как только мы вваливаемся в комнатку. — Я умею! Посмотри: ни единой складочки нет!
Бабушка трясёт утюгом, как битой. Размахивает им так, что мне становится страшно: вдруг себя заденет и обожжёт?
— Ты молодец, — отнимаю у неё утюг, — молодец, ба.
Она переводит тревожный взгляд с Ани на меня.
— Я могу быть полезной, — заглядывает она в глаза, как собака — преданно, открыто. Так, что сердце сжимается и заходится. Я вижу: у Аньки слёзы блестят, и губу она закусывает, чтобы не разреветься. Сейчас бабуля это увидит — и нам всем конец. Сожрёт с потрохами.
— Давай договоримся, — включаю я сурово-деловой тон. — Ты останешься с нами, но пообещаешь вести себя хорошо — раз, слушаться Селену и Аню — два.
— Мне семьдесят восемь, Дмитрий! — выпрямляет бабуля спину и гордо поднимает голову. Она трогательно дёргается на тонкой морщинистой шее.
— Знаю, ба, знаю, — глажу её по плечу. — И поэтому надеюсь на твоё благоразумие. Ты ведь старшая. На тебя дети смотрят. А детям нужно подавать пример. Самый лучший. Иначе вырастет из них не пойми что. Ты в курсе.
— Конечно! — гордо оглядывает меня она. — Я умею быть самой лучшей бабушкой! Ведь у меня вырос ты!
Да, это похвала, и мне она льстит. Я украдкой смотрю на Аньку. Ну, не то чтобы хотелось перед ней покрасоваться, но всё же…
— Хватит шифроваться, — беру я бабулю за руку. — Пойдём. Сейчас главное убедить маму, что ты у нас самая лучшая и самая послушная. И что Селена Исаевна больше от тебя не убежит.
Пока мы шли на строгий суд и предстоящие разборки, я подумал: Анька всего два дня с нами, а уже всё перевернула с ног на голову. Но, может, оно и к лучшему?.. Давненько я не чувствовал себя таким… вдохновлённым!
22
Анна
Пока Иванов о чём-то там договаривался с бабулей, я закрыла дверь и выдохнула. Невыносимо. Она такая непосредственная. Да, чудаковатая. Но кто из нас без греха? Неизвестно, какими мы будем в старости. И… я бы не хотела остаться в одиночестве или в золотой клетке.
Сложно. Как же сложно жить в суровой действительности. И понятно, что баба Тоня ещё не раз чудить будет, но почему-то стало легче.
Я надела идеально выглаженное платье, расправила платье и натянула улыбку. Причесаться бы не мешало, но где моя сумочка, я сейчас понятия не имела.
— Ты уверен? — допытывалась у Иванова его мама. — Точно-точно уверен? Она ж способна весь дом на уши поставить.
— Не преувеличивай, мам. Мы должны попробовать. Хуже, чем есть, не будет. А лучше — вполне. Я уже в том возрасте, когда способен принимать решения самостоятельно и нести ответственность. У меня дети, если ты не забыла.
Иванов вызывает уважение. Но я не совсем объективна, знаю.
— Забудешь тут, — вздыхает его мать и кому-то звонит по телефону, а я тем временем отправляюсь на поиски сумки. Мне уже давно пора домой, задержалась я как-то, но уходить не хочется, пока не решится вопрос с бабой Тоней.
— Спасибо, — сжимает она мою руку сухонькой лапкой. У неё это есть — появляться бесшумно, как дух.
— Пожалуйста, — жму её ладошку в ответ.
— Вишь, а Ленка-то запрещала. Говорила, что я социально опасная, детям не нужно видеть и брать пример с такой бабушки, — неожиданно откровенничает она.
Ленка? Жена, что ли, Иванова? Кровь неровными толчками пульсирует, а сердце набирает обороты. Но об ушедших всё же, наверное, не нужно говорить и думать плохо, но баба Тоня так не считает.
— Кобра как есть. Пила жизнь из Дмитрия. Присосалась, пиявка. Обманула его. Жениться заставила. А он у нас дурачок ответственный. Ребёнок — это, знаешь ли, аргумент. А потом, когда у них наперекосяк всё пошло, она ему и второго преподнесла. Семью укрепляла. Самая плохая затея — склеивать разбитую вазу ещё одной жизнью.
Баба Тоня сплетничала, выплёскивая на меня чужую жизнь. Я… не готова была всё это выслушивать. Наверное, я страус. Спрятать голову и ничего не знать, чем жил все эти годы Дмитрий Иванов. Не потому что неинтересно, а потому что до сих пор больно. Одно утешает: его жену звали Лена, а не Кристина.
