Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
– Дина, – Сергей рванулся к ней, чуть не опрокинув тарелку с дымящимся содержимым, – не знаю, как тебе сказать, какая ты. – Он протянул к ней руки и тут же услышал строгое рычание. Чарли храбро встал между ним и Диной. – Я ничего такого не делал. – Сергей демонстративно положил руки на колени. – Но ты все-таки не делай дурной привычки из одного хорошего поступка.
Чарли покладисто лег у его ног и разрешил потрепать себя по голове.
– Кстати, Дина, давай посмотрим, что там у него на ошейнике написано.
– А мы этот ошейник дома оставили. И вообще, я, кажется, не хочу ничего узнавать. Все равно я его никому не отдам. Вот только Вовку-Кабанчика нужно найти. Ты обещал.
– Ладно. Потом. Сейчас все равно времени нет. Рассказываю все по порядку.
Через час они оба чувствовали бесконечную усталость от попыток выстроить все известные детали и от обилия собственных версий.
– Слушай, мозги клинит, – жалобно сказал Сергей. – У тебя случайно водки нет?
– Откуда у меня может быть водка, если я ее терпеть не могу? – удивилась Дина.
– Ну, не знаю. У тебя ведь такие приятели. Ладно, не злись.
– Да не злюсь я вовсе. У меня есть сливочный ликер, хочешь?
– Ну, за неимением… Все зависит от его количества.
– У него обалденное качество.
– Ты сегодня домой собралась. Давай я тебя отвезу. Вас то есть. А завтра утром обратно привезу.
– Знаешь, мне для такого короткого отгула твоего разрешения не требуется. Я вообще не езжу часто домой, потому, что боюсь не вернуться. Но сегодня… Пожалуй, съездим. Очень хочется. И Алене обещала, что по магазинам походим.
* * *
Вовка-Кабанчик несколько дней околачивался вокруг дома на Преображенке, где жила Женя. Но ему не везло. Она не появлялась. Ему было тоскливо, пусто, подташнивало от голода, болела голова и ныла спина. Он добрел до хлебной палатки и стал задумчиво изучать ассортимент. Перед ним немолодая женщина в норковой шубе суетилась и волновалась так, как будто приобретала остров в Средиземном море.
– Мне халу, пожалуйста, половинку «бородинского», четыре ржаные лепешки, нет лепешек пять. Заберите эту халу, я ее не возьму, она у вас, наверно, неделю лежала. А что это лепешки такие маленькие? Черт знает что творится! Цены повышают и при этом еще муку воруют. А колечки с творогом сколько стоят? А творог свежий или…
Вовка меланхолично сунул в карман одну ржаную лепешку с прилавка и спокойно отошел в сторону. Хотел уйти подальше, но за спиной было тихо, поэтому он вернулся на свой пост у Жениного дома, разорвал прозрачный пакетик, откусил большой кусок, и его даже в жар бросило, такой вкусной показалась эта лепешка. Женский пронзительный голос он услышал слишком поздно. Дама в шубе уже всем весом повисла на его руке. А рядом с ней стоял коренастый милиционер, лицо которого никому бы не показалось добрым. Делать этому менту было явно нечего, равно, как и даме. И повели они Вовку в отделение составлять протокол.
– Да вы что! – пытался по дороге образумить их Вовка. – Я просто автоматически. Кошелек дома забыл. А так бы заплатил. Дайте мне на минутку мобильный телефон, я знакомой позвоню. Она тут рядом живет и деньги вынесет.
Милиционер только хмыкнул, а тетка завопила:
– Нет, вы представляете себе такую наглость? Телефон ему дай, чтоб он по нему своих сообщников вызвал!
Вовка только рукой махнул. В отделении его первым делом обыскали. Когда коренастый милиционер залез к нему во внутренний карман пальто, лицо его исказила плохая усмешка.
– А ты говорил, кошелек дома забыл. А тут такой бумажник приличный. Как, говоришь, твои имя-фамилия? Да вот у нас паспорт, оказывается, есть. Серков Владимир Васильевич. А на бумажнике просто стразами выложено: «Вадим». И вот еще визиточка просматривается. Коркин Вадим Викторович. Ключей-то сколько. От квартиры, видно, и не одной. От машины. Откуда это, говори, крыса помойная!
– Ниоткуда. Я просто нашел. Рядом с мусоркой.
– Нашел? А не украл? Да мы еще проверим, жив ли хозяин!
Владелица недоеденной Вовкой лепешки открыла рот от любопытства. Но у нее быстро приняли заявление и выпроводили, пообещав позвонить, когда дело будет передано в суд.
Минут через сорок Вовку рвало кровью и желчью в комнате для допросов. Каждый вздох причинял страшную боль, казалось, осколки сломанных ребер вонзились в сердце и печень. Собственное лицо он ощущал, как внезапно возникшее злокачественное образование, и сквозь узенькие щели все-таки пытался смотреть в глаза своим палачам, которые с таким задором избивали его ремнями и ногами, как будто тренировались на чучеле. Сейчас они отдыхали, пили пиво и говорили о нем как о неодушевленном предмете.
– Не, я как чувствовал, что у него бумажник из-под жмурика, – хвастливо говорил коренастый. – А потом лейтенант говорит: это тот мужик, которого грохнули на Щелковской. Машину бросили. Убийцу не нашли. Видно, то, что нужно было, в бумажнике как раз и находилось. Или в хате, ключи от которой он прихватил.
– Да, повезло, – заметил другой. – Щас наши пошуршат, все висяки на него повесят. А то, говорят, начальство задолбало. Где ваша раскрываемость?
– А скажи, упертый какой! – воодушевленно вмешался третий. – Не знаю где, чего. Просто зло берет. А признание когда писать будем? Может, сейчас? Пока он еще подписать в состоянии?
– Не сейчас, – веско сказал коренастый. – Мы и сами не знаем, в чем признаваться ему надо. Назначат следователя, он по материалам все составит. МУР занимается, убойный отдел. И ни черта не нашли. А я в момент его вычислил.
Когда Вовку бросили в камеру, прямо на пол, он попытался вздохнуть. Не получилось. Он замер, чтобы унять боль хоть на минуту, подумал, что уже, наверное, ночь. До утра его не тронут. Если ему повезет хоть раз в жизни, до утра он не доживет. Эта мысль подействовала, как успокоительное. Вовка призвал сон, но измученный мозг сопротивлялся. Перед Вовкиными закрытыми глазами мелькали какие-то люди, булки, шубы, потные злобные лица, пряжки ремней. И вдруг пестрая лента остановилась. Прелестное девичье лицо с ямочками на щеках приблизилось к нему совсем близко. Женя. Ему казалось, он чувствует ее дыхание. Его глазам стало горячо, он жалобно всхлипнул, шевельнулся и полетел в черноту болевого шока.
ГЛАВА 11
Маша Ильина, сгорбившись, сидела на диване и боролась с собой. Она заставляла себя встать и зажечь в комнате свет. Что-то сделать, возможно, вскипятить чай, включить телевизор. Но ничего не получалось. Она была парализована отчаянием. Всю жизнь она бежит от страха бед, опасностей, страданий, нищеты, но они с завидным постоянством ее догоняют. Неужели на этом свете нет другой добычи? Она ведь хочет только покоя. Маша почувствовала, что у нее от холода окоченели ноги и руки. Может, выключили отопление? Она наконец встала, зажгла свет, поставила на плиту чайник с водой, задернула плотные шторы. Батареи оказались горячими, но Машу по-прежнему трясло от холода. Она натянула на ноги толстые шерстяные носки, надела большую вязаную кофту поверх халата. Налила себе чай в большую чашку, намазала маслом кусок белого хлеба, но поняла, что есть ничего не может. Сделала несколько обжигающих горло глотков, но не согрелась. Она вернулась к дивану, накинула поверх кофты пуховый платок, легла и накрылась пледом. Озноб только усилился. Неужели заболела? Маша вытащила из-под шкафа старый электрический обогреватель, поставила совсем близко к дивану и опять легла.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
