Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
– Это хороший признак, – сказала она, – вот если бы вы думали, будто все в порядке, тогда я бы засомневалась.
Он тяжело вздохнул, поднял бокал и сделал несколько глотков. Лотта заметила, что когда Таге Баст нервничает, готов, как сейчас, расплакаться, ей от этого спокойнее, потому что тогда она может говорить с ним тем же тоном, каким разговаривает с дочкой. И еще она подумала – пускай и с долей стыда, – что хорошо бы он сейчас заплакал. Тогда она проведет рукой ему по лицу, дотронется до его губ и скажет: «Эти губы».
Но он не плакал – пока не плакал, и Лотта вернулась к плите. Тишина не казалась ей глупой. Лотта не нарушала ее. Никто из них ее не нарушал. Минут через пять, а может, семь, кто знает, кто вообще обращает на такое внимание, Таге Баст снова поднял камеру.
– Если у вас, как вы говорите, уже столько отснятого материала, а привести его в порядок руки не доходят, то не лучше ли вам посидеть дома, обработать то, что есть, и не снимать больше? – предложила Лотта.
Он ответил, что чувствует, будто чего-то не хватает.
Ей хотелось сказать, что чувство, будто чего-то не хватает, есть у каждого. Как ей казалось, он намекает, что это из-за нее у него чего-то не хватает, что это она виновата. Лотта промолчала, но спокойная тишина сменилась тревожным молчанием.
Пожалуй, вешенки уже прошли достаточную термообработку, и, поставив сковороду на стол, Лотта намазала ломоть хлеба маслом, положила сверху порезанные и пожаренные вешенки, посолила, поперчила и положила перед ним на тарелку. Таге Баст недоверчиво уставился на грибы. Неужто испугался, что она его отравит? Неужто чувствует себя таким виноватым? Боится, что она его отравит, а потом, когда он потеряет сознание, разобьет камеру? Да ведь он, скорее всего, успел пересохранить все, что наснимал, еще куда-нибудь, конечно, такие бесценные для него кадры, нельзя же их потерять, нет, ни за что в жизни. Об этом Лотта не подумала. Его фильм, в котором, как она поняла, главную роль она и играла, будет существовать вечно. Как странно: вот напротив нее сидит студент Школы искусств, а ей, Лотте, пожалуй, хотелось или мечталось, чтобы он испарился, исчез с лица земли. Так уж люди устроены, по крайней мере, так устроена она – при чем тут, интересно, вообще устройство? – ей хочется, чтобы все, кто знает о ней нечто, что она сама лучше скрыла бы, чтобы все они перестали существовать. Так, получается? А единственный способ положить конец существованию, так чтобы Лотта при этом относительно успокоилась, – это смерть. Теперь же выходит, что даже и смерти проблему не решить, потому что материалы-то никуда не денутся. И, кстати, – утешала себя Лотта, – что ему о ней такого известно, чего остальным лучше не знать? Что?
Пока Таге Баст рассматривал такие редкие весной вешенки, на которые Лотте повезло наткнуться в Маридалене, она быстро прокручивала в уме свои лекции. Совершенно обычные, ничего особенного! «Чего же я тогда боюсь?» – спрашивала она себя. «Чего я так боюсь?» – тянуло ее спросить у Таге Баста и заодно заверить его, что на тарелке у него нет ни единой бледной поганки – кстати, бледные поганки появляются только осенью, – но Лотта промолчала. Ведь всего несколько секунд назад ей хотелось или мечталось, чтобы Таге Баст испарился, исчез с лица земли.
Вид у нее, судя по всему, стал отсутствующим, потому что Таге Баст, прямо как тогда, у реки, когда Лотта подумала, что так спрашивают только любовников, спросил:
– О чем задумались?
И если в прошлый раз Лотта попыталась объяснить, о чем она думает, то сейчас не получилось бы. Поэтому она ответила, будто бы ни с того ни с сего, но голосом, полным нежности, что если он заплачет, она проведет рукой по его лицу, дотронется указательным пальцем до его губ и скажет: «Эти губы».
Он покраснел, она это заметила, хотя на кухне, где они сидели, и было темновато. Нет, этот румянец – не повод для насмешек. Таге Баст покраснел и опустил глаза, и это означает… Нет, Лотта даже думать об этом не желает. Покраснел он по той или иной причине, и обе причины ужасны. Он отвел глаза, поднялся и сказал, что ему пора, бросил взгляд на бутерброд с вешенками, извинился и, споткнувшись по пути в прихожую сначала о стул, а потом о корзину с дровами, склонился над ботинками. Когда он выпрямился, щеки у него по-прежнему горели. Смущенно поблагодарив ее, он вышел на улицу, а Лотта бросила ему вслед:
– Встретимся послезавтра, – и добавила, потому что теперь, как ей казалось, они поменялись ролями, – на очередной гнетущей лекции о Брехте!
Легкость, с которой она бросила ему в спину последние слова, исчезла, когда Лотта легла в постель и вознамерилась заснуть. Мысль о том, что снятый Таге Бастом фильм будет существовать вечно, вернулась и внушала Лотте тревогу – не важно, по какой причине Таге Баст покраснел.
Лотта принесла ежедневник, в котором отмечала все встречи с Таге Бастом, и в подробностях вспомнила каждую из них – в аудитории, в лесу и эту последнюю, у нее дома. Нет, ничего порочащего ее она не говорила и не делала. Даже тогда, «У Тедди», на его заявление, что на студентов ее лекции действуют удручающим образом, отвечала Лотта по существу, растолковав не только свое понимание того, в чем заключается предназначение преподавателя, но и объяснив, что именно входит в ее обязанности. Нет, пора выкинуть из головы этот наверняка безликий фильм. Пускай он даже обречен теперь на вечное существование, как и необозримое множество подобных фильмов – кому они вообще интересны? Кино, снятое студентом Школы искусств в 2016 году? Кто вообще относится к подобному серьезно? Этот фильм увидит комиссия из четырех человек, да, все они – ее коллеги, которых ее педагогические методы, возможно, покоробят, однако уж им-то прекрасно известно, что в фильме, продолжительностью несколько минут, всей правды не покажешь. Позже, если проект одобрят, это кино покажут на презентации работ студентов четвертого курса. Такие презентации открыты для всех, но кроме студентов-выпускников и их ближайших родственников туда редко кто забредает. Если взглянуть на ситуацию под этим углом, то ее волнения по поводу фильма Таге Баста сильно преувеличены. К тому же снимает он и других преподавателей, их, насколько Лотта поняла, целых пять человек, преподавателя скульптуры и преподавательницу вокала уж наверняка, хотя их имена Таге Баст не упоминал и вообще напускал на себя таинственный вид, стоило Лотте лишь обмолвиться о других участниках проекта. Однако такая осторожность с его стороны на самом деле ее радовала. Да, это, скорее, хорошо. И, наверное, новая учительница балета тоже отхватит немалую долю внимания. Лотта решила, что основную часть фильма он посвятит ее балетным па – сама преподавательница и ее юные студентки в облегающих трико, а некоторые, может, еще и в балетных пачках. Ну да, Лотта отчетливо представляла себе это. Снимать человеческие тела в движении – дело намного более благодарное, чем попытка запечатлеть на пленке ее, Лотты Бёк, разглагольствования! А преподавательница вокала, оперная певица с высокой грудью, учившая студентов глубоко вдыхать, задействуя при этом грудь и живот?
И Лотта, к собственному стыду и раздражению, немного расстроилась от мысли, что в фильме Таге Баста ей самой отведена роль второго плана, эпизодическая, а возможно, он вообще возьмет и вырежет все сцены с ее участием. Такой поворот ее не удивит. «Все, забыли, – строго скомандовала она себе, – сосредоточься на важном. Надо дать студентам что-нибудь жизнеутверждающее. От имени Брехта».
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
