Эна не смогла разомкнуть губ, потому просто кивнула, и Эйдан позволил ей отступить на шаг. Она зацепила ветку за ручку шкафа и незаметно выдохнула. Хотелось взглянуть на часы, но ноутбук был выключен, и телефон тоже лежал на столе. Где же мать с Кэтлин, почему они до сих пор не вернулись?
— Эйнит, не забудь. Не накликай еще большей беды. Довольно того, что уже случилось в вашей семье.
Нет, он точно пьян. Эти глаза, слишком сильно они блестят, будто их хозяин волнуется, да и руки его стиснули покрывало, словно готовы сорвать его с постели. И какое счастье, что она застелила кровать! Его глазам хватит грязной ванной комнаты!
— А вот носки можешь убрать, — будто читая ее мысли, сосед впервые за последние пять минут улыбнулся, и Эна с ужасом обнаружила, что его ботинок вытолкнул из-под кровати грязные носки. — Это не отпугнет фей, детские глупости...
Эна вздрогнула, вдруг вспомнив, как бабушка любила шутить, не находя после стирки для ее носков пары. Она говорила, что Эна прячет их для фей под кроватью.
— Я просто не донесла их до стирки, сэр, — как можно серьезнее произнесла Эна.
— Потом, надо же оставлять один носок, а здесь два. И ирландские феи должны быть добрыми.
— Нет, — Эйдан отбросил ногой носки на середину комнаты, прямо к ногам Эны. — Они не добрые и не злые. Они безразличные. Они не помогают людям и не мешают. А вот если помешать им, они жестоко мстят. И почти невозможно вымолить их прощение, если только...
— Что только?
Эна подняла носки и скрутила в шарик, будто собиралась метнуть в отсутствующую корзину для грязного белья.
— Выкопать на церковном кладбище череп и в полнолуние прийти туда, где ты встретился с феей. Попросить прощение, поцеловать череп и сказать по-кельтски заклинание, которое призывает на твою голову все беды, если ты не сдержишь клятвы.
— И фея простит?
— Может простит, а может и не простит. Во всяком случае я тебя точно не прощу, если по твоей милости мне придется пить чай не в четыре часа, а в пять, как англичане.
Теперь Эйдан улыбался, и Эна улыбнулась в ответ, вдруг почувствовав облегчение сродни тому, какое получаешь входя в прохладный дом после палящего солнца. Она даже вздрогнула, вдруг почувствовав пробежавший по спине холодок.
— Закрывай окна на защелку. Ночью бывают достаточно сильные ветра. Раму ничего не держит, распахнется и выбьет стекла.
Эйдан слишком ловко вскочил с кровати и подтянул плотнее раму — вот откуда тянуло холодом. Наступал вечер. В комнате стало темно, потому и глаза Эйдана блестели слишком уж таинственно.
— Почему они до сих пор не вернулись? — спросила Эна, когда Эйдан поправил чуть не сброшенную им со стола тетрадь.
— Ну, когда две ведьмы выбираются в магазины... Они звонили. Сказали, что поехали в город, потому что в нашей деревне не нашли чайника, а на обратном пути собирались еще забрать Дилана. Но чай я не хочу пропускать. Я и так звал тебя снизу минут пять, не подумав, что ты, как все дети, заткнула уши, чтобы не слышать, что говорят взрослые.
— Я вас слышу, сэр. Прекрасно слышу.
— Вот и умница.
Взгляд Эйдана вновь затуманился, стал абсолютно пьяным, и Эна догадалась, что в оттопыривавшемся под свитером кармане рубашки хорошо помещается фляжка с виски.
— Не забудь про рябину и окно. Тебе лично охрана от фей не помешает, они явно уже здесь побывали... — он растягивал каждое слово. — Иначе кто тебе волосы ночами путает...
Под его долгим взглядом Эна вспыхнула и, ухватившись за волосы, попыталась стянуть их сбоку в узел.
— Ты же девочка, тебе причесываться надо. Что же ты ходишь, как чучело, будто думаешь своим видом отпугнуть воронов...
Эна вновь сглотнула неприятную слюну. Ни в каких фей Эйдан не верит, он явно на что-то намекает, не желая говорить прямо? Окно, дерево, сад... Дилан? Ему, что ли, прямым текстом надо сказать, что сын дальше кухни не ходил? А если б даже ходил, не его собачьего ума это дело! Специально ведь к ней в спальню поднялся! Она прекрасно слышит, когда мать зовет, даже если в наушниках играет музыка, а тут тихая лекция! И его бас мог не услышать лишь мертвый! Он не звал ее, он нагло поднялся к ней в комнату. Только что он пытался здесь отыскать?
Эна смотрела мужчине в глаза, пытаясь не покраснеть, но понимала, что уши ее уже пытали и их не спасали растрепанные волосы, не удержавшиеся в узле. Захватить бы их сейчас резинкой, да только где ее найти? Эна взглянула на стол, на край которого присел Эйдан. Вместо резинки там лежали два огрызка.
— Покажешь фотографию своей прабабки?
Жалко, что она закрыла ноутбук, крышка бы прикрыла почерневшие огрызки.
— Это ведь магазинные яблоки. Зачем вы покупаете? Вашим яблоням больше ста лет, но они плодоносят. Я мальчишкой таскал. Знаю.
— Ив дом тоже лазили? — зачем-то выдала Эна и сжалась, но в этот раз отец Дилана одарил ее улыбкой.
— Да, — Только голос его вновь прозвучал зло и сухо. — Только в пустой. Кто ж не лазает, если в Ирландии море брошенных домов после великого мора. Так что с фотографией?
Эна осторожно подошла к столу и вытащила из ящика коробочку в виде сундучка. Там лежали сложенные листки с последними больничными рисунками Джеймса и фотография. Хорошо, что больше не было ничего, что могло бы вызвать в отце Дилана смех и желание ее отчитать. Слишком уж внимательно он заглядывал под крышку, явно с желанием найти улики.
— Ты рисуешь?
— Нет. Это рисунки Джеймса.
Эна хотела захлопнуть сундучок, но пальцы Эйдана оказались проворней, и вот он уже разворачивал листы, забавно прикусывая губы.
— Куница, кошка, лиса, ворон... Он любил животных?
— Да, очень. Они с отцом были волонтерами в приюте. И у него всегда было море атласов по живой природе, а в больнице он срисовывал животных с фотографий, пока мог... Осталось много рисунков. Я выбрала лучшие. На память...
Эна стиснула губы и отвернулась. Рука Эйдана тут же легла ей на плечо, и Эне уже стало безразлично, чем пахнет его свитер, она уткнулась в него носом и попала как раз в бутылку, но не отстранилась, лишь прижалась еще сильнее, пропитывая свитер слезами. Эйдан молчал, просто гладил ее по голове. Пальцы его то и дело застревали в спутанных кудрях, но она не ойкала. Его грудь была намного лучше подушки. Только когда его пальцы скользнули под волосы и обнажили шею, она напряглась, но отстраниться не сумела. Слишком крепко Эйдан удерживал ее подле себя.
— Родимое пятно?
— Нет, — прошептала Эна, сжимаясь еще сильнее. — След от ожога. — Как же она ненавидела эту отметину! — Я играла в три года подле плиты, и мать нечаянно опрокинула на меня кастрюлю с кипятком. Врач сказал, что след может со временем стать незаметным. Он в детстве действительно был намного ярче.
