— Нам здесь теперь оставаться нельзя, — Мирина вздрогнула, позабыв о валганке, которая все еще стояла за спиной.
— Хорошо, — рассеянно ответила.
Турай улыбнулась коротко, больше не сказав ни слова, отошла за занавес, задернула его плотнее, оставив княжну в полутьме и одиночестве. Еще некоторое время Мирина слышала глухие полушепоты и смешки, а потом и они стихли — валганки покинули шатер. Мирина, будто сквозь вату, слышала собственное гулкое сердцебиение, шум в голове, биение нагар, обрывки все еще не утихавшего гуляния, веселые возгласы, бой в нагару, голос Садагат и Вихсара — они вспышками проносились в голове, закручиваясь в одно-единое биение.
Тяжесть дня разом навалилась на плечи. Мирина сложила руки, унимая дрожь, и огляделась лучше. Кроме ложа здесь висели на опорах зажженные глиняные светцы, они разбавляли полумрак золотисто медовым светом. Рядом стоял кувшин с водой и кубки, круглая расписная чаша с изюмом и курагой. Мирина протянула руку, погладив мягкий соболиный мех, источавший запах шалфея. Застыла, когда ткани будто вздрогнули, качнулись языки в светцах, и она сквозь гул услышала тихие шаги. Невольный выдох сорвался с губ, и дыхание исчезло из груди, а сердце заколотилась так, что норовило выскочить.
Тень Вихсара с каждым шагом наползала на занавес, рисуя очертания его тела все четче. Мирина опустила взгляд вниз, увидев в щели полога посверкивавшие бляшки на его сапогах.
Он приоткрыл одну сторону полога, пригибая голову под низкой перекладиной, вошел внутрь. Уже без шапки и ворот распахнут, взъерошены волосы, но взгляд неподвижно спокоен, как безветренный вечер. Мирине пришлось опереться ладонями в мягкую пастель, когда он приблизился, нависая, сбивая своей безудержной волей, не выпуская из-под тягучего взгляда, которым пленил и обездвижил.
Вихсар молча протянул руку, погладил сухой и горячей от рукояти сабли ладонью ее щеку, волнуя так, что потемнело в глазах, а сердце в груди всполошилось, забилось отчаянно, как испуганная птаха. Мирина опустила ресницы, когда Вихсар задумчиво тронул украшения, а потом не медля расстегнул на затылке венец, откладывая его в сторону. Его твердые движения не давали и повода думать, что он отступит. В каждом читалось власть — теперь она его по праву, и он пришел взять свое неотвратно. Подобрав длинные косы с плеч, хан пропустил их через ладони до самых концов, сдергивая подвески. Мирина, сглатывая подступивший ком, смотрела на него пристально: казалось, отведи она глаза — этот огненный вихрь обрушится на нее и сметет, сокрушит, раздавит.
Вихсар, вопреки ожиданиям, не торопился завладеть ею, опустился на колени, снимая с ее ног сапоги, поглаживая твердо ступни и икры — мурашки пошли по плечам. Мирина вспомнила наставления Турай: она должна развязать пояс хана. Потянулась, выполняя то, что было велено, хоть чувствовала лютую скованность и, наверное, волнение и страх. Пальцы не слушались, но княжна тщательно пыталась развязать тугой замысловатый узел сбоку, не оставляя попыток.
— Давай помогу, — проговорил Вихсар, и мягкость голоса, и спокойствие разжали крепкие тиски.
Справившись и размотав длинный тканный пояс, смотря ей в глаза, стал расстегивать ряд петель кафтана на своей широкой груди. Мирине отвернуться бы, да не могла, завороженная напряженным взглядом темных глаз, движением сильных рук. Он вновь поднялся с пола, чтобы скинуть с себя верхнюю одежду, следом за ними полетели сапоги — остался в одних шароварах и шелковой рубахе. В распахнутом вороте мерцала связка оберегов, на запястьях хана, так же, как и у нее, висели обручья, только куда более массивные и узор другой, Мирине не до того было — разбирать.
Вихсар вновь навис давящей гранитной скалой, опершись руками о края ложа, жадно завладел ее губами, лаская настойчиво, безудержно, оставляя пряный вкус на языке. Придерживая за спину, уложил Мирину на мягкую постель, покрывая поцелуями шею и грудь, собирав подол платья в кулаки, потянул вместе с исподнем, сдергивая, обнажая тело. Косы уж растрепались все, Вихсар распустил их совсем, пронизывая пальцами оттягивая, загребая пригоршнями, одновременно накрывая губы, не давая и передохнуть — такая буйная сила из него рвалась, сокрушая и неизбежно побеждая. Горящий взгляд огладил всю ее и, казалось, набросится зажмет в тиски, пронизав когтями орлиными, ворвется, но он продолжал смотреть, медленно проведя ладонью по талии, опуская руку, жадно обхватив пальцами бедро, проделав влажную дорожку от шеи к ложбинке меж грудей, прихватил губами завязавшийся в комок сосок. Чуть посасывая, смял потяжелевшие груди пальцами.
Мирина блаженно закрыла глаза, в животе разлилась тяжелая горячая волна, обдавая все тело негой, она загустела, собираясь между бедер, делая ее внутри влажной. Вихсар то мягко ласкал губами, то прикусывал горошины сосков, вызывая новую вспышку блаженства. Он отстранился, резко сорвав с себя рубаху — звякнули амулеты упав на загорелую покрытую темными волосками грудь, и Мирина так и задеревенела, увидев в них знакомый. Приподнялась на локти, чтобы рассмотреть, но не успела ничего и сделать, как Вихсар развязал тесьму штанов, сдернул с себя ткань, обнажая налившуюся силой плоть. Мирина стыдливо отвела взор, чувствуя, как вся кровь приливает к щекам — хоть и видела его таким не раз, а все не привыкнуть. Хан, обхватив ее затылок, вынудил смотреть на него. Дыша ей в губы тяжело и протяжно, склонившись, скользя краями губ по ее губам, успокаивая.
С того мига, когда она была в постели с ним, прошло много времени, но тело помнило его. Воспоминания, когда первые встретилась с Арьяном, ворвались неожиданно, пронзив и коробя, словно сухая вспышка молнии. Мирина задохнулась даже и, одеревенев вся, невольно сжала бедра — попытка оказалась напрасной.
— О чем ты думаешь, Сугар?
Спросил, но ответа не требовалось — он будто видел ее насквозь. Даже самая черная ночь, какой бы ни была пугающей, не шла в сравнения с чернотой глаз Вихсара — такой живой, полыхающей. Взор безвозвратно проникал в душу и сердце. Мирина так и не смогла ответить, окутанная терпким запахом Вихсара, объятая его жаром, чувствуя, как вся горит от прикосновений его могучего тела и безудержного возбуждения, и позабыла обо всем.
— Ты — моя, — проговорил охрипшим голосом. — Моя, никто тебя не заберет у меня, — прошептал, опаляя кожу у виска.
И так нестерпимо захотелось коснуться его, что руки занемели от напряжения. Мирина все же дотронулась до его щеки, уколола ладонь щетина. Она несмело погладила, запуская руку в волосы, убирая их с лица, пропустила через пальцы пряди, такие гладкие, густые.
Вихсар не прерывал, видно, опасался спугнуть. Они некоторое время так и лежали, сплетенные телами, дыша часто и глубоко, лаская друг друга. Мирина привыкала к нему снова, только на этот раз по-другому все, она не пленница для него, а жена. И вроде тот же он, беспощадный привыкший брать свое валгановский вождь, который подобрал ее в лесу и взял, едва прибыв в становище. Взял грубо, не заботясь о ней совсем, не задумываясь, кто она, не жалея. Он так же порывист, так же настойчив, он побеждал, проникая все глубже в душу, оседая на самое дно — он тот же, но уже другой для нее.
