ЭКСТРЕННОЙ СРОЧНОСТИ.
ВЫБРОС В 8.32 ПО МСК.
ИНТЕРВАЛ ДОСТОВЕРНОСТИ: 7 МИНУТ»
Я зачел сообщение товарищам. Мол, что делать будем?
— Погоди, это что же получается? — оторопело пробормотал Костя, взглянув на часы. — Выброс может случиться уже через пять минут?
— Если верить Синоптику. — Я кивнул.
Вступил неожиданно спокойный Борхес:
— Да я бы не особо сокращался. Спустимся сейчас в цокольный этаж. Найдем местечко посуше. И спокойно себе пересидим. У меня карты есть, можно в преферанс перекинуться. На артефакты, — при этих словах глаза Борхеса алчно блеснули. Он был явно самого высокого мнения и о своей технике игры в преферанс, и о сопутствующей ему карточной удаче.
Если бы вертушки с десантом нас не ждали, мы бы, конечно, приняли предложение Борхеса. Преферанс в Зоне идет особенно хорошо. Не то что какая-нибудь тривиальная «бура». Или менее тривиальный, но все равно малосерьезный «деберц».
Но там, за бетонной оградой подстанции, нас дожидались пятнадцать человек, чью судьбу вверил нам полковник Буянов. А если считать с экипажами вертолетов — то и все двадцать.
И мы были обязаны в первую очередь позаботиться о них.
Но, конечно же, стоило мне начать заботиться, как сработал закон подлости: ни одна наша рация не смогла пробиться через аномальные помехи Железного Леса к вертолетам. Хотя нас разделяли какие-то несчастные двести метров по прямой.
Что же касается системы сообщений через ПДА, то мы не имели права полагаться на это ненадежное и зачастую отчаянно тормозящее средство.
Вот почему я ответил нашему проводнику так:
— Прекрасная мысль, дружище. Но придется нам сейчас пробежаться, и притом очень быстро.
— Куда бежать?! Да ты охренел! Сейчас Выброс шарахнет! — выпучил глаза Борхес.
— Вообще-то ты можешь оставаться, если хочешь. Ты свою работу сделал, нас до тайника довел. Собственно, можем попрощаться. Встретимся через пять дней на «Скадовске». Принесу гонорар и бутылочку доброго бурбона, чтобы жизнь тебе подсластить.
Борхес с явным сомнением посмотрел на меня.
— Мужики, что бы вы ни решали, решайте быстро, — нервно сказал Тополь и зашагал к выходу из кабинета.
— А-а, была не была! Я с вами! — махнул рукой Борхес.
Я был уверен, что в тот момент им двигала вовсе не жажда погеройствовать забесплатно, а боязнь потерять гонорар. Вот, небось подумал Борхес, останутся эти два балбеса без присмотра, пойдет все по звезде, и плакали мои денежки вместе с бурбоном…
И мы побежали.
Сперва — включив нашлемные фонари, вниз-вниз-вниз по загаженным лестницам.
Потом — через закопченный многочисленными сталкерскими ночевками у костра вестибюль.
Потом — мимо частокола железных опор ЛЭП.
Ржавые волосы хлестали нас прямо по золоченым бронестеклам шлемов, лилипутские мясорубки с шипением плевались своим потусторонним жаром, пот заливал глаза и больше всего на свете мне хотелось сорвать к чертовой матери неудобный гермокостюм.
Но именно гермокостюм был единственной надежной защитой от аномалий и ржавых волос, а также давал пусть эфемерную, но все-таки надежду протянуть две-три минуты и под Выбросом.
Впрочем, самому заклятому врагу не пожелаю я остаться под открытым небом в минуты, когда все стихии Зоны восстают против тебя — беззащитного, как букашка.
Первым вертолетов достиг Тополь, еще не растративший запасы здоровья, накопленные в армейском тренажерном зале. Он подскочил к десантной двери ближайшей вертушки и забарабанил в нее так энергично, что внутри наверняка подумали: «Зомби!»
Люк перед его носом отъехал по направляющим в сторону и Тополь вскочил в проем с легкостью горного барана.
— Бойцы, сейчас Выброс будет! — заорал Костя.
— А что это — «Выброс»? — спросил совсем молоденький разведчик, приставленный к огромной дуре пулемета «Корд».
— О боже, — застонал Тополь, — вы что, действительно не знаете?
— Откуда? — спросил другой десантник. — То есть нам что-то такое рассказывали… Но это ведь все хрен запомнишь.
— Значит, так: лекции оставим на потом! — выпалил Костя. — А пока выполняйте мои указания!
— Бойцы, подтверждаю, — сказал майор Филиппов. — Все внимательно слушаем товарища военсталкера.
Разумеется, общение шло при помощи компактных радиостанций, имевшихся в каждом гермокостюме. Таким образом, мы и бойцы, распределенные по двум вертолетам, как будто бы находились в одной комнате и могли вести вполне живое общение. Благо расстояния были совсем небольшими и традиционные помехи Зоны нас не глушили.
— Первое: пилотам выключить все бортовое электрическое оборудование, — начал Тополь. — Второе: задраиваем люки и двери, после чего забираем их подручными средствами, желательно брезентом и брониками. Третье: всем надеть защитные очки, закрыть глаза и лечь на пол кабины. Если такой возможности нет, прячем лицо в коленях.
— Тяжело в учении — легко в очаге поражения! — вставил я, чтобы как-то разрядить обстановку.
Разведчики нервно засмеялись.
Все указания Тополя были выполнены в точности. Мы с Борхесом тоже не форсили, а залегли по всем правилам.
Благо мы попали на борт второго вертолета, где в десантном отсеке было попросторней.
Меж тем прошла минута…
Прошла другая…
А за бортом было спокойно и благостно, будто и не в Зоне мы, а в городском парке. Ну пасмурно, ну листья пожухли… Но бояться-то нечего!
«Какими же идиотами будем выглядеть мы, если выяснится, что Синоптик ошибся!» — подумал я.
С другой стороны, мне очень, ну просто с невероятной силой хотелось, чтобы Синоптик ошибся.
Синоптик не ошибся.
Я не специалист по сейсмологии, но мне показалось, что первый толчок имел силу баллов пять, не меньше.
Вертолет тряхнуло так, будто рядом взорвался артиллерийский снаряд.
Громыхнули прикрученные к кронштейнам бортовые пулеметы, увесисто звякнул мой бесценный хабар в рюкзаке.
Череда следующих толчков прошла в темпе автоматной очереди: я едва не прокусил себе язык, а Борхес, кажется, что прокусил — по крайней мере ругался он как последний сапожник.
Где-то поблизости, за Подстанцией, тоскливо завыла, занудила перепуганная псевдоплоть.
В корзинке у Тополя проснулся наш Капсюль и принялся жалобно тявкать, скрестись, а затем сменил тон и начал… подвывать псевдоплоти!
— Кого мы подобрали, пилять? — вполголоса сказал Костя. — Неужели все-таки щенок мутанта?
— Смотрю, прозрения у тебя, — вздохнул я, — крайне своевременные.
