Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
Специфические ожидания создают условия для эффективного сбора информации. Например, маленькие дети интуитивно ожидают, что животные будут двигаться самостоятельно и что это движение объясняется их внутренними стремлениями и убеждениями. Это позволяет развивающемуся мышлению ребенка сфокусироваться на специфической информации, например на том, что расположено перед животным, почему животное стремится туда, и игнорировать столь же очевидные, но не относящиеся к делу факты: например, что река течет не потому, что что-то находится ниже по течению. Как отмечают философы и ученые-когнитивисты, без специфических ожиданий когнитивная система человека навсегда «зависла» бы из-за астрономического количества не относящихся к делу вероятностей.
Даже когда взрослые явно сообщают детям информацию о каком-либо предмете, дети оценивают ее в зависимости от собственных предположений о психологическом состоянии взрослого. Гергей Чибра и Дьёрдь Гергей обнаружили, что малыши чувствуют педагогические намерения взрослого, выражаемые, например, в просьбе обратить на что-либо внимание. В таких случаях малыши ожидают, что последует информация о целой категории, а не только о конкретном объекте[128].
Подведем итог: похоже, что с самых ранних этапов когнитивного развития наш интеллект настроен на получение полезной информации из окружающей среды. Я хочу подчеркнуть слово «полезной». Не следует думать, что человеческий разум так уж хорошо настроен, чтобы получать истинную информацию о своем природном и социальном окружении. Здесь есть важное различие. Тот факт, что нечто существует в действительности, не означает, что у людей есть возможность узнать об этом. Наоборот, многие из наших интуитивных ожиданий приводят нас к ложным умозаключениям. Например, мы, люди, склонны смотреть на животных с эссенциалистских позиций. Мы полагаем, что все особи одного вида обладают набором внутренних качеств и свойств, который объясняет его отличие от других видов. Из этого следует, что между любыми двумя видами лежит непреодолимая пропасть. Жираф есть жираф, лошадь есть лошадь, и вместе им не сойтись. Но так ли это? Если углубиться в эволюционное прошлое, то окажется, что два эти вида связаны между собой долгой чередой поколений. Именно из-за эссенциалистского представления о строгом разделении видов идея естественного отбора оказывается сложной для понимания, а креационистские идеи по сравнению с ней куда больше отвечают нашим интуициям[129]. Но эссенциализм по отношению к видам – это спонтанное предположение, которое может быть частью нашего когнитивного инструментария, сформировавшегося в ходе эволюции. Эссенциалистский подход позволяет нам удобным образом организовывать информацию о различных животных и предсказывать их поведение, что само по себе является огромным адаптивным преимуществом, даже если сама исходная гипотеза неверна. Однако важно помнить, что человеческий разум не всегда прав с философской точки зрения и не всегда точен с научной. Предположения, которые он выдвигает, могут оказаться не истинными, но они полезны[130].
Полезность, таким образом, связана с давлением отбора. Мы ожидаем, что взгляд указывает на психологические состояния, потому что представляем собой живые организмы, которым для выживания необходимо распознавать такие состояния у других. У нас разный набор интуитивных принципов для живых существ и для предметов, сделанных людьми, потому что мы делаем орудия и должны понимать связь между формой предметов и их назначением. У нас есть социальные ожидания, потому что нам необходима поддержка себе подобных. Как мы увидим, мы обладаем моральными интуициями, потому что наше благополучие зависит от честного обмена. Наличие каждого из этих когнитивных задатков способствовало репродуктивному успеху наших предков – и именно поэтому они оказались нашими предками.
Тем более насущным оказывается наш первоначальный вопрос. Если люди устроены так, чтобы получать полезную информацию о своем окружении, почему тогда они производят и потребляют «мусорную» культуру? Возможно, одно из объяснений заключается в том, что мы устроены именно так, чтобы получать бóльшую часть информации от других людей. Только часть огромного массива сведений о мире люди получают из непосредственного опыта. В ходе эволюции мы выработали установку на поиск информации у других людей и на использование этой информации в качестве основы для своих решений. Но не заходит ли эта установка слишком далеко, делая нас уязвимыми перед низкокачественной информацией, получаемой от других?
Люди не слишком доверчивы
Одно из непоколебимых, общих для большинства культур убеждений состоит в том, что люди излишне доверчивы. В особенности, конечно, другие люди. Это кажется самым естественным объяснением того факта, что часто их представления шокирующе ошибочны. Но так ли это? Посмотрим на проблему непредвзято: действительно ли люди доверчивы?
На протяжении долгого времени когнитивисты и социальные психологи считали, что избыточная восприимчивость к получаемой от других информации, особенно если эти другие убедительны, свойственна всем людям. И казалось, что эксперименты подтверждают силу убеждения и внушения. Например, в 1950-х гг. Соломон Аш провел опыты, получившие широкую известность как доказательство силы внушения. Участников просили ответить на вопросы, связанные с восприятием, например какой из показанных им отрезков длиннее, причем правильный ответ был очевиден. Однако несколько человек в комнате, тайные помощники экспериментатора, начинали вслух настаивать на неверном ответе. Результат был поразительным: немалое число участников соглашалось с неверным мнением, позволяя убедить себя в том, что нельзя верить собственным глазам[131]. Подобным образом исследователи в 1980-х гг. продемонстрировали, как можно убедить людей в том, что в детстве с ними произошло некое событие, которого на самом деле не было, например, что они однажды потерялись в торговом центре. Используя фальшивые фотографии и вступив в сговор с родственниками испытуемых, экспериментаторы добивались того, что люди «вспоминали» вымышленные события[132].
Несмотря на убедительность и широкое признание этих опытов, их результаты были несколько сложнее, чем можно было судить по кратким пересказам. Когда когнитивный психолог Юго Мерсье систематически перепроверил данные экспериментов по исследованию доверчивости, он выяснил, что устная традиция психологии (а также многие учебники) сильно расходится с первоначальными результатами[133]. Например, в знаменитых экспериментах Соломона Аша большинство людей не пересматривало суждения, сделанные на основе собственного восприятия, и сам Аш отмечал этот результат. Но он ставил перед собой цель выяснить, что может сделать человек, чтобы преодолеть устойчивое сопротивление. Точно так же большинство участников экспериментов с ложными детскими воспоминаниями не вспоминали придуманное событие, а многие даже не соглашались, что оно в принципе могло бы произойти. Но и здесь была забыта первоначальная цель экспериментаторов, которые стремились показать, что с помощью сфабрикованных свидетельств и пользующихся доверием людей, например родственников, можно убедить человека в реальности подобных событий. Это была важная и полезная задача в условиях распространившегося тогда ажиотажа вокруг «подавленных воспоминаний», когда самозваные психотерапевты месяцами подвергали пациентов внушению и даже гипнозу, пока те не «вспоминали» какой-нибудь несуществующий случай насилия[134]. Опыты Соломона Аша показали, что внушение действительно воздействует на память, но (и это принципиальный момент) только если оно в высшей степени интенсивно. Эксперименты продемонстрировали не легкость манипулирования памятью, а прямо противоположное.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
