– Я свалял дурака! – признался он.
Она встретила его с нескрываемой враждебностью, нопостепенно выражение ее лица несколько смягчилось.
– Откуда вдруг такой взрыв угрызений совести? – недоумевалаона.
– Это не совесть, – объяснил он. – Это бизнес.
– О любом бизнесе можете говорить с моим адвокатом ПерриМейсоном.
– Только не глупите!
– Какую же глупость вы усмотрели в этом?
– Он богат, ваш адвокат. И зарабатывает за один деньстолько, сколько вы не заработаете и за месяц.
– Какое это имеет отношение к делу?
– Я готов быть корректным и рассудительным. Вся эта газетнаяшумиха нанесла вам один вред. Вы, вероятно, потеряли и свою работу. Якомпенсирую вам понесенные убытки, но не вижу оснований для вас платить ПерриМейсону часть ваших денег.
– Кто же ему заплатит, уже не вы ли?
– Не говорите глупостей! Я не такой дурак. Я охотно возмещунанесенные мною убытки, но будь я проклят, если поддержу какого-то адвокатахотя бы центом моих денег.
Она двинулась к телефону, но остановилась в задумчивости.
– Вы добываете деньги своим трудом, – говорил он между тем.– И лучше пошевелили бы мозгами, до сих пор, по моим наблюдениям, вы их неочень-то утруждали.
Она вернулась к столу и уселась на ручку большого мягкогокресла напротив него, перекинув ногу на ногу. Эту позу она подсмотрела на фотов киножурнале у одной кинозвезды, у которой репортер брал интервью, и находилаее чрезвычайно эффектной. Дороти Феннер давно отрепетировала ее перед зеркалом,надеясь использовать при удобном случае. В этой позе была определеннаяразвязность, непринужденная беспечность, и в то же время она не отвлекаласобеседника от прелестей кинозвезды.
– Давайте покончим с обиняками и выложим наши карты на стол,– предложил Олдер.
Она ничего не сказала, наблюдая за ним с задумчивым видом.
– Если Минерва Дэнби и написала это письмо, – сказал Олдер,– то оно абсолютная ложь. Откровенно говоря, я не верю, что его писала она.Думаю, все это или какая-то мистификация, или просто ловушка, чтобы у кого-топоявилось основание для шантажа.
Дороти Феннер не изменила позы.
– Однако когда та бутылка попала мне в руки и я прочитал этопоразительное письмо, – продолжал Олдер, – мне понадобилось какое-то время,чтобы обдумать ситуацию и кое-что выяснить. Я начал с наведения справокотносительно той истории в Лос-Мерритос. Она оказалась фальшивкой с начала и доконца. И я хочу, чтобы и вы мне поверили, что в ту ночь я вообще не виделМинерву Дэнби. В сущности, я вообще ничем не могу объяснить появление этогописьма.
Теперь он говорил серьезно, по-видимому стараясь убедить ее.У Дороти Феннер хватило ума, чтобы понять, что самое лучшее теперь в ееположении было молчание. Она только внимательно наблюдала за ним, чтобы онвидел, что она его слушает, боясь сказать что-нибудь: он не должен догадаться,что у нее на руках не такие «сильные» карты, каких он опасался; однако она ужезаинтересовалась, как далеко может пойти этот человек и какого рода предложенияон приготовился ей сделать. В конце концов, что плохого, если она его выслушаетдо конца? Она в любую минуту может позвонить Перри Мейсону после того, какузнает, что предложит Олдер.
– Это правда, – сказал Олдер, почти умоляя поверить ему. –Меня задержали в городе. Я собирался отплыть в тот вечер около восьми, но попална яхту лишь после одиннадцати. И дал приказ капитану отплывать, не успевпроверить сводку погоды и не обращая внимания на нее.
Через полчаса после отплытия разразился ужасный шторм изастал нас далеко в открытом море. Это было страшное дело! Я почти всю ночьпростоял с капитаном на мостике. И когда спросил у него про Минерву Дэнби, гдеона, он ответил, что девушка в одной из гостевых кают, и с этим я пошел спать.
Ну, вы знаете, что потом произошло. Утром я ждал ее запервым завтраком. Когда она не появилась, я послал за ней стюарда. Ее каютаоказалась пуста, постель застелена. Я подумал, что она успела сойти на берег,но команда мне подтвердила, что с яхты она не сходила. Море сильно волновалось,мы набрали воды, и, хотя ничего серьезного не произошло, волны перекатывалисьчерез нижнюю палубу всю ночь. Однако вряд ли можно предположить, что ее смыловолной за борт, и, по-видимому, столь же маловероятна… другая версия.
– Вы имеете в виду убийство? – спокойно спросила Дороти.
Он рывком выпрямился на стуле. В его глазах появилосьукоризненное выражение.
– Разумеется, нет. Я имел в виду самоубийство. Дороти, неразговаривайте со мной в таком тоне.
– Понятно, – сказала она, не замечая его просьбы.
– Однако, – продолжал он, – ее тело было найдено, вскрытиепоказало смерть от асфиксии в воде, и на этом все кончилось. А затем, попрошествии времени, мне звонит Пит Кадиц и говорит, что у него есть письмо,выброшенное за борт с моей яхты «Сейер-Белл». Я не придал его рассказусерьезного значения, подумал только, что это какая-нибудь шутка. Но, посколькуон взял на себя труд позвонить мне, я просил его принести мне это письмо,пообещав заплатить за проезд, и… вот так я попался.
Я не знал, что делать. И как раз собирался начатьрасследование этого дела, но тут явились вы и украли это письмо. Вы можете себепредставить, в каком положении я оказался. Если бы это письмо появилось вгазетах… словом, я, должно быть, потерял голову. Ведь гости видели, как вывыскочили в окно, держа что-то в руках. Они настаивали, чтобы я немедленнопроверил, что у меня пропало, и известил полицию.
Я ужасно боялся, что полиция вас поймает и найдет у вас этубутылку, но у меня не было выбора. Я не мог просто сидеть и уговаривать их:«Ничего особенного не пропало… Наверное, вору понадобилось просто несколькопочтовых марок или что-нибудь в этом роде…» Черт возьми, я оказался вбезвыходном положении, и мне пришлось вызвать полицию.
Но сначала мы, разумеется, попытались догнать вас. К томувремени, как мы заметили каноэ, я уже понимал, что должно было произойти, акогда мы прошли между всеми яхтами, что стояли на якорях, я увидел среди них ивашу и убедился, что не ошибся.
Мне нужно было сочинить какую-то историю для полиции,поэтому я им наплел про драгоценности, надеясь впоследствии как-нибудь уладитьэто дело.
– Вы взяли письмо на моей яхте? – спросила Дороти.
У него было мрачное лицо.
– Вы должны благодарить вашу счастливую звезду, что я взялего. Иначе вас не было бы в живых уже на другое утро. Я не привык, чтобы меняприпирали к стенке, – а в этом деле, дорогая моя, на карту поставлена моярепутация.
