– Для женщины это тяжелое испытание, – сказал Дюпле.
– Все хорошо. – Элизабет уронила голову и вспыхнула; ее голубые фарфоровые глазки были полуприкрыты.
Сен-Жюст прислонился спиной к стене и тоже полуприкрыл глаза.
Филипп Леба занял место за креслом Бабетты, вцепившись пальцами в спинку. Робеспьер перевел взгляд на него:
– Гражданин, что происходит?
– Вы обсуждали личность гражданина Дантона, – мягко промолвила Бабетта. – Я не разбираюсь в политике, не женское это дело.
– Если тебе есть что сказать, говори. Я думаю, женщины не уступают мужчинам в проницательности.
Он одарил Сен-Жюста злобным взглядом, умоляя возразить. Сен-Жюст лениво улыбнулся.
– Я думаю, вам следует знать о том, что случилось.
– Когда?
– Не перебивайте ее, – сказал Дюпле.
Бабетта высвободила ладони из его рук, сцепила пальцы, и ее лицо смутно отразилось в крышке полированного стола.
– Помните, прошлой осенью я гостила в Севре? Матушка решила, что мне нужен свежий воздух, и я отправилась туда с гражданкой Панис.
Гражданка Панис: респектабельная супруга парижского депутата Этьена Паниса, доброго монтаньяра, проявившего себя безупречно десятого августа, в день, когда была свергнута монархия.
– Припоминаю, – сказал Робеспьер. – Даты не помню, но, кажется, это было в октябре или ноябре?
– Да. Так вот, гражданин Дантон был там с Луизой. Я подумала, что будет неплохо ее навестить. Мы с ней ровесницы, и я решила, что ей, должно быть, не с кем поговорить. Ей со многим приходится мириться.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, одни говорят, Дантон женился на ней по любви, другие, что он взял ее в жены, потому что она согласилась приглядывать за детьми и вести хозяйство, пока он занят гражданкой Демулен. Хотя большинство считает, что гражданка предпочитает генерала Дийона.
– Бабетта, не отклоняйся от темы, – сказал Леба.
– Я пришла навестить ее, но Луизы дома не оказалось. А гражданин Дантон был дома. Он может быть очень приятным, по-своему очаровательным. Мне стало жалко его – ему явно хотелось поговорить, и я подумала, что Луиза, вероятно, не слишком умна. Он сказал, побудьте здесь, составьте мне компанию.
– Она понятия не имела, что он один в доме, – сказал Леба.
– Откуда мне было знать? Мы разговаривали о том о сем. Могла ли я заподозрить, к чему это приведет?
– И к чему это привело? – В голосе Робеспьера послышалось легкое нетерпение.
Она подняла глаза:
– Не сердитесь на меня.
– Разумеется, я не сержусь. Я выгляжу сердитым? Прости. Итак, в ходе вашей беседы Дантон сказал нечто такое, что ты сочла нужным мне пересказать. Ты хорошая девочка и поступаешь так, потому что считаешь это своим долгом. Никто не станет тебя за это осуждать. Повтори мне, что он сказал, и я решу, как к этому относиться.
– Нет, нет, – тихо сказала мадам Дюпле. – Он слишком хорош. Он понятия не имеет, какие дела творятся на свете.
Недовольный вмешательством, Робеспьер бросил на мадам гневный взгляд.
– Говори же, Бабетта. – Он снова взял ее руки в свои, хотя нет, просто коснулся кончиками пальцев тыльной стороны ее ладони.
– Давай же, – сказал ее муж грубее, чем намеревался. – Расскажи, что случилось, Бабетта.
– Он положил руку мне на талию. Мне не хотелось поднимать шум – пора взрослеть, и, в конце концов… а затем просунул руку под платье, но я подумала, он бывает в хорошем обществе… я имею в виду то, что он проделывает с гражданкой Демулен, я слышала, он наваливается на нее при всех, но обычно это ничем не заканчивается, он держит себя в руках. В любом случае я изо всех сил пыталась вырваться, но, вы же знаете, он очень силен, а слова, которые он говорил… я не решусь повторить…
– Придется, – ледяным тоном промолвил Робеспьер.
– Он сказал, что хочет показать мне, как хорошо может быть с мужчиной, который знал многих женщин, а не только старую деву-робеспьеристку, которая много о себе мнит, затем попытался… – Сплетя пальцы, она поднесла ладони к лицу, и ее голос стал еле слышен. – Конечно, я боролась. Он сказал: зато твоя сестрица Элеонора не такая недотрога. Сказал, она знает, чего хотим мы, республиканцы. А затем я, кажется, лишилась чувств.
– Есть смысл продолжать? – спросил Леба.
Он отошел от кресла жены, перенеся руки на спинку кресла, в котором сидел Робеспьер, и глядя сверху вниз на его затылок.
– Не становитесь у меня за спиной, – вспылил Робеспьер, но Леба не послушался.
Робеспьер обвел глазами комнату, ища угол, закуток, место, чтобы отвернуться и привести в порядок лицо. Но отовсюду на него смотрели глаза Дюпле.
– Когда вы пришли в себя? – спросил он. – Где вы находились?
– В той же комнате. – Ее губы дрожали. – Моя одежда была в беспорядке, а юбка…
– Опустим подробности, – сказал Робеспьер.
– Комната была пуста. Я собралась с духом, встала и огляделась. Никого не встретив, я выбежала через парадную дверь.
– Давайте уточним. Вы утверждаете, что Дантон вас изнасиловал?
– Я боролась, сколько было сил. – Она начала плакать.
– И что потом?
– Потом?
– Вы вернулись. Что вам сказала жена Паниса?
Она подняла голову. Чистая слеза скатилась по щеке.
– Она сказала, чтобы я никому об этом не рассказывала. Потому что последствия могут быть ужасными.
– И вы никому не рассказывали.
– До сегодняшнего дня. Я думала, что должна… – Она снова залилась слезами.
Неожиданно Сен-Жюст отлепился от стены, наклонился над ней и потрепал ее по плечу.
– Бабетта, – сказал Робеспьер. – Вытри слезы и послушай меня. Когда это случилось, где были слуги Дантона? Он не привык управляться без слуг, в доме должен был быть кто-то еще.
– Не знаю. Я кричала, плакала – никто ко мне не подошел.
В разговор вступила мадам Дюпле. Она слишком долго хранила молчание, но даже теперь ей было трудно заговорить.
– Видите ли, Максимилиан, то, что случилось, ужасно само по себе, но у этого могут быть последствия…
– Думаю, он умеет считать на пальцах, – сказал Сен-Жюст.
Потребовалось мгновение, чтобы до него дошло.
– Выходит, в тот день… а вы уверены…
– Нет. – Она снова уронила голову. – Откуда мне знать? Может быть, я уже понесла. Надеюсь, что это так. Надеюсь, что я не ношу его ребенка.
До того как она произнесла это вслух, все понимали, бывает и такое, но после ее слов задохнулись от ужаса.
