имеет свои причины не давать показания, которые он мог бы дать. Я имею также причины подозревать, что мистер Армадэль из уважения к нему последовал его примеру и что выводы следствия, не обвинившие никого, были сделаны подобно многим другим приговорам в том же роде из-за совершенно поверхностного расследования обстоятельств.
Я твердо убежден, что ключ ко всей этой тайне можно найти в попытке этой несчастной женщины выдать себя за вдову мистера Армадэля, когда известие о его смерти появилось в газетах. Но что сначала побудило ее к этому и каким непостижимым путем обманов могла она убедить мистера Мидуинтера жениться на ней (как доказывает брачное свидетельство) под именем мистера Армадэля – этого не знает даже сам мистер Армадэль. Факт этот не был затронут на следствии по той простой причине, что следствие касалось только обстоятельств, связанных с ее смертью. Мистер Армадэль по просьбе своего друга увиделся с мисс Блэнчард и убедил ее заставить старика Дарча молчать насчет прав, которые она предъявила на вдовий доход. Так как это право не было еще признано, то даже наш чопорный собрат согласился раз в жизни исполнить просьбу. Показание доктора, что его пациентка была вдова джентльмена по имени Армадэль, также было оставлено без внимания. Таким образом дело и замяли. Она похоронена на большом кладбище, недалеко от того места, где она умерла. Никто, кроме мистера Мидуинтера и мистера Армадэля, который настоял, чтобы ехать с ним, не провожал ее до могилы, и ничего не было написано на ее надгробном памятнике, кроме начальной буквы ее имени и дня ее смерти. Итак, после всего плохого, сделанного ею, она наконец успокоилась. Итак, два человека, которых она оскорбила, простили ей.
Есть ли что еще у меня рассказать об этом случае, прежде чем мы его оставим? Перечитывая твое письмо, я нахожу, что ты коснулся еще другого факта, который, может быть, заслуживает минутного внимания.
Ты спрашиваешь, есть ли причины полагать, что доктор вышел из этого дела с руками действительно такими чистыми, как они кажутся? Любезный Аугустус, я полагаю, что доктор замешан в этом деле гораздо больше, чем мы узнаем когда-нибудь, и воспользовался добровольным молчанием мистера Мидуинтера и мистера Армадэля, как мошенники часто пользуются несчастиями и нежеланием огласки честных людей. Это доказанный факт, что он участвовал в лживом сообщении относительно мисс Мильрой, с помощью которого заманил двух джентльменов в свой дом, и этого одного обстоятельства (из моего опыта работы в уголовном суде) довольно для меня. Улик же против него нет никаких; а что касается до того, постигнет ли его возмездие, я могу только сказать, что искренно надеюсь, что возмездие наконец окажется хитрее его. Пока же на это еще мало надежды. Я слышал, что друзья и поклонники доктора хотят поднести ему свидетельство, выражающее сочувствие к печальному обстоятельству, бросившему тень на открытие его лечебницы, и их прежнее доверие его честности и искусству врача. Мы живем, Аугустус, в век чрезвычайно благоприятный для процветания всякого мошенничества, которое позаботится поддерживать видимость благопристойности. В этом просвещенном девятнадцатом столетии я смотрю на доктора как на одного из наших будущих деятелей.
Обращаясь теперь к более приятному предмету, чем лечебница. Я могу сообщить тебе, что мисс Нили выздоровела и, по моему смиренному мнению, еще похорошела. Она гостит в Лондоне у одной родственницы, и мистер Армадэль подтверждает ей, что он жив (на случай, если бы она забыла об этом) аккуратно каждый день. Они будут венчаться весной, если только смерть миссис Мильрой не заставит отложить свадьбу. Доктора думают, что бедная миссис Мильрой приближается к роковому концу, это может продолжаться несколько недель или месяцев – они сказать не могут. Она очень изменилась – спокойна, кротка и чрезвычайно ласкова с мужем и дочерью. Но в ее болезни эта счастливая перемена (с медицинской точки зрения) признак приближающейся кончины. Бедному старому майору трудно это растолковать. Он только видит, что она снова стала так же добра, как была, когда он женился на ней, и теперь сидит по целым часам у ее постели и рассказывает ей о своих удивительных часах. Мистер Мидуинтер, о котором, как ты теперь ожидаешь, я скажу что-нибудь, быстро выздоравливает. Причинив сначала уйму беспокойства своим докторам, которые объявили, что он страдает от какого-то серьезного нервного потрясения, вызванного обстоятельствами, о которых из-за упорного молчания их пациента им ничего неизвестно, он поправился так, как только люди с его нервным темпераментом (опять ссылаясь на докторов) могут поправляться. Он живет в одной квартире с мистером Армадэлем. Я видел мистера Мидуинтера на прошлой неделе, когда был в Лондоне. Лицо его обнаруживает признаки усталости и печали, что грустно видеть в таком молодом человеке. Но он говорил о себе и о своем будущем с мужеством и с надеждой, которым люди вдвое старше его (если он страдал так, как я подозреваю) могли бы позавидовать. Если я что-нибудь понимаю в людях, то это человек необыкновенный, и мы услышим еще о нем в обозримом будущем.
Ты удивишься, как я попал в Лондон. Я поехал, взяв обратный билет (от субботы до понедельника) насчет спорного дела наших агентов. Мы крепко поспорили. Довольно странно, но мне пришел в голову один факт, когда я встал, чтобы уйти. Я вернулся к своему креслу и тотчас же решил вопрос. Разумеется, я останавливался в нашей гостинице в Ковент-Гардене. Уильям, слуга, спрашивал о твоем здоровье с отеческой любовью, а Матильда, служанка, сказала, что ты в последний раз почти уговорил ее выдернуть гнилой зуб из нижней челюсти. Я пригласил второго сына нашего агента (юношу, которого ты прозвал Мустафой, когда он заварил эту страшную кашу с турецкими фондами) обедать у меня в воскресенье. Вечером случилось одно небольшое происшествие, о котором стоит упомянуть, так как оно относится к той старухе, которой не было дома, когда ты и мистер Армадэль ездили в тот дом в Пимлико в прошлые времена.
Мустафа походил на всех вас, молодых людей теперешнего времени. Он пришел в приподнятое настроение после обеда.
«Пойдемте в какое-нибудь публичное увеселение, мистер Педгифт», – сказал он.
«В публичное увеселение? Да ведь сегодня воскресенье», – говорил я.
«Это не мешает, сэр, – говорит Мустафа. – В театре не разрешают представлять по воскресеньям, а на кафедре не препятствуют. Пойдемте посмотрим на новую актрису».
Так как он не хотел более пить вино, то не оставалось ничего более, как ехать. Мы отправились на одну из улиц в Уэст-Энде и нашли ее заставленную экипажами. Если