же твоя роскошная диадема? — спросила Ифиса, разглядывая волосы Нэи. Нэя пожала плечами.
— А краску для волос кто тебе достаёт? Она ничуть не хуже, чем та, что я доставала для тебя.
Нэя возмущённо заелозила на месте, как будто для Рудольфа было не очевидно, что её волосы имели искусственный цвет. — У нас в ЦЭССЭИ замечательные торговые центры. Там всё от лучших поставщиков.
— Ты не разевай рот, когда приходишь в уже другие центры. Хотя бы и сегодня. Кто, спрашивается, украл твою диадему? Пока ты там изображала из себя богиню удачи, тебя и обокрали! И разве это только в среде творческой богемы так? Все пристойные профессии заняты ворами и проститутками, кругом одни бездари. Если думаешь на Анит, что она воровка, то я её защищать не буду. Пусть она и талант, а в такой не отмываемой грязи её извозили, в такие страдания окунули с головой, что душа могла и деформироваться. Тут я ни за что не ручаюсь. Она у Реги-Мона осталась. Тот тоже деформированный продукт страдальческой судьбы. Она как его увидела, так и обомлела, — «Хочу», — говорит, — «испытать радость с таким прекрасным человеком. Я его по старым фильмам помню. Я давно одна». Вот что значит прошлая обработка. Беды потоком на макушку льются, она даже лысеть начала от переживаний, неустроенность, а опять потянуло её к тому же смраду. Мне жалко, что ли, Реги-Мона? Я с нищими делить радости не приучена. Он не мой пиршественный стол. А эта необучаемая дура пусть и пирует. Пусть отведает. Пусть вместе теперь счастье ищут в захламлённых углах его мастерской, — без всякого перехода продолжила Ифиса тот самый разговор, который они вели и в мастерской Реги-Мона.
— Да ведь полюбила я её, приблудную. Стоило раз покормить, пригреть, а уже и боль за неё навалилась на сердце как за собственную дочь. Пришлось Анит помочь в оформлении личного жетона, а это очень трудно сделать. Да у меня всюду есть нужные знакомства. У неё талант уникальный, она умела танцевать, словно не имела в себе скелета, в узлы могла завязываться, да и вообще имела дар пантомимы к тому же. Ещё когда Гелия была жива, то настолько впечатлилась её пластичностью, что обещала свою поддержку и протекцию, да не успела. Но я точно знаю, что Гелия заплатила за неё вступительный взнос в Школу Искусств, а тут и свалилась с неба оплеуха Надмирного Света. Помню, как полквартала разнесло вместе с телебашней, вся Паралея вздрогнула, а я рядом жила. С постели своей скатилась, и лучшая часть моей коллекции попадала с полочек и побилась. Очнулась вся в осколках, зелёных мелких от рассыпавшегося вдребезги окна, вся посечённая, в крови. Накануне обивку заказала для спальни, мастер настолько всё сделал прочно. Рисунок был — мечта. На облаках — дворец, а рядом девушка — мечта. В моём же доме не осталось ни окон, ни дверей, стены треснули, пришлось другое жилье искать. Но речь не обо мне. Об Анит, и ей, к сожалению, никто уже мечту не припас. Осталась её мечта в облаках. Где деньги Гелии? Где обещанное место? В Школу Искусств не взяли, никуда не взяли, выкинули на задворки, а потом и продали с аукциона, как гулящую, лишив всех прав. А она — цветок из джунглей, а не девушка была. Волосы как пламя, оранжевые с золотом, природные, лепка фигуры — божественная. И сама добрейшее, тончайшее существо. Но уж ясное дело после того, как вылезла она из зловонных подвальных стоков, потеряла и форму, и здоровье. Тоскливая, вся трясётся, глаза угасли. Ты же её видела. А была вся розовая и упругая, гибкая и блистательная. Глазки ласковые, когда она смотрела, то казалось, что гладит ими тебя по коже, так хорошо рядом с нею всякому находиться, общаться. Редкая женщина, и всю изжевали, едва не погубили, короче. Я помогла, само собой. Она скоро уедет в свою тихую далёкую глушь, там может и оклемается. Молодая ещё, силы восстановятся, а дар опять отшлифует, если не сопьётся, конечно. Вот кому надо помогать. Я люблю людям помогать, но не всем подряд. Я попрошаек не выношу. Достойный человек умрёт, а клянчить ничего не станет ни у кого. Это тебе на заметку. А то вытряхнула свою сумочку, а кому — тебе и всё равно! Чего Реги-Мону помогать? Не пропадёт он никогда. Уловила мой намёк?
— Зачем же ему бедная Анит? — отчего-то Нэю царапнуло известие о том, что якобы безнадёжно влюблённый Реги-Мон утешается теперь с завалявшейся «Ягодной булочкой».
— Да не нужна она ему! Он её в скором времени вытолкнет, да ещё и ускорения придаст, чтобы подальше отлетела. Ты забыла, кто такой Реги-Мон? Конечно, он мужчина красивый и ласковый. Сердцем наделён чувствительным, вкусом безупречным, только характер его — дрянь! Разве Анит такой человек нужен?
Наступило тягостное молчание, для которого у каждого имелся свой повод. Рудольф, ни слова не говоря, насуплено изучал собственный гарнир к рыбе. Ифиса не могла ни понимать, что чужая на их пиру, но из мстительного упрямства не уходила, прочно устроившись за их столом: мол, я к Нэе присоседилась, а не к тебе. И причина её мести скрывалась где-то в прошлом, в чём-то таком, чего не знала Нэя. И знать не хотела.
— Как я вошла сюда, в зарослях у входа тварь одну увидела, — первой нарушила молчание та, кто презирала нахлебников и прочих «незваных на пир», о чём и не уставала напоминать. — Пихал в глотку такой кусок, что на него и трех ртов мало будет, а он заглотнул и не подавился. Так вот, он танцовщицу Анит и переварил в своём чреве, а вытолкал из задницы, сама понимаешь что. Она ребёнка ему родила, а он своего родного ящерёнка запихнул как сироту в приёмную семью. Она думает найти, но я сказала — забудь! Другого ребёнка родишь от доброго парня. — Ифиса шумно вздохнула, — Хорошо, что есть на свете такие добрые люди, как мы с тобой, Нэюшка. Не раздавай деньги, кому попало. Мне давай, я всегда найду, кому помочь. А лучше себе храни на всякий такой-сякой случай.
— Вы точно не заблудились? — вежливо подал голос Рудольф, не глядя на Ифису и уплетая разноцветный салат из своей тарелки. — Мы-то точно не заказывали ужин на трёх персон. И горестные ваши новеллы не прибавляют аппетита, если честно.
— Чего ж кресло стоит? — Ифиса ничуть не смутилась.
— Ешь, ешь. Что ты, Руд! У нас же так много еды, — Нэя ласково погладила
