на столик какую-то денежную купюру. Этот ее жест почему-то особо задел меня. Я залпом влил в себя оставшуюся в своей кружке жидкость — опять горечь кстати пришлась! — подумав, опустошил и Маринину, бросил рядом с ее купюрой точно такую же свою и вышел из этого бедлама, не особенно всматриваясь, кого расталкиваю. В надежде, что хоть кто-то на моем пути выкажет угрожающие намерения в отношении одинокого представителя небесного сообщества на земле. Кои я буду иметь полное право пресечь. Не повезло.
Состояние холодного бешенства понемногу становилось привычным. После так называемого разговора с Мариной оно продержалось у меня не один и не два дня. Я служу? Точно! Вопрос только, кому? Я уж и сам не знаю — то ли высшим силам, которые мне ответственный участок работы доверили, то ли этим захребетникам, которые закопались в своей провинции и уже забыли, что это такое — перед всевышним оком навытяжку стоять. Дожился — люди мне морали читать будут! А кого она на помощь звала, когда они там так напортачили, что впору к распылению готовиться было? Что-то тогда у них мои методы возражений не вызывали. Нет, эта земля точно мозги набекрень сбивает! И правильно, что все воспоминания о ней полностью устраняют. Насчет мелких не знаю, но когда до Марины дело дойдет, лично проконтролирую тщательность процесса.
Чтобы хоть немного отвлечься, я взялся просматривать подготовленные схемы несчастных случаев. К уже разработанным неприятностям на транспорте и в бытовых условиях (у людей уже столько электрических приборов везде понатыкано, что организовать мягкий удар током — плевое дело) мои ребята как раз подбросили новые — которые при занятиях спортом самым естественным образом возникнуть могут.
В любом тренажерном зале какая-нибудь железка на раз сорваться может. Очень, правда, рискованно — чуть промахнешься в прицельном лишении сознания, и без раздробленных костей не обойдется. Хорошо, что Игорь с Дарой не качаются.
А вот в единоборствах восточных возможностей немеряно. Чуть большее давление в нужном месте применить, в нежном захвате — и совершенно случайно требуемый результат без каких-либо внутренних повреждений. Жаль, что Игорь с Дарой такой борьбой не увлеклись.
Про всякие мотоциклы с горными лыжами вообще говорить не приходится. Там главное — мягкое столкновение устроить. Даже во время бега трусцой на стадионе споткнуться можно, оступиться — а тут камешек средних размеров и твердости прямо на дорожке, откуда только взялся. Интересно, Игорь с Дарой по утрам бегают? У людей это нынче модно.
И с плаваньем тоже — судорога где угодно может схватить, хоть и в бассейне. Там, кстати, и вытащат быстрее, и такая паника вокруг поднимется, что достигнутый эффект всегда подкорректировать можно. Игорь с Дарой, правда, на воде держатся отлично…
Я резко захлопнул открытую папку с последними разработками. Да что же они мне в голову постоянно лезут? Да еще и так ярко, во всех подробностях, словно каждый несчастный случай в замедленной съемке перед глазами разворачивается. Не могу. Ну, не могу я такое им планировать! Не могу спокойно, бесстрастно, хладнокровно детальные схемы аварии для них строить! Для других мелких почему-то получается — тех я толком ни разу и не видел. А для этих нет — сразу перед глазами бледные лица и обмякшие, бездыханные тела перед глазами встают. В любой из таких операций узких мест полно, что угодно не так может пойти. А если целители потом оплошают — у них ведь опыта с мелкими почти никакого?
Нет, нужно предотвращать. Как угодно. И однозначно с моего ведома. Основная нагрузка в сдерживании мелких на людей, конечно, ляжет, но когда они берутся поступать, как им угодно, тогда у нас не только целители сверхурочно работают. А Марина, боюсь, не просто в аварийный режим нас загонит — штаб ликвидации последствий стихийного бедствия создавать будем. Черт, придется-таки опять договариваться с собственным самолюбием. Да нет, какое там — за горло его брать и выходить с ней на связь.
Марина связалась со мной первой.
— Слушай, сможем завтра встретиться? — раздался вдруг у меня в голове ее непринужденный голос на третий день моих переговоров с уязвленной гордостью. — На том же месте?
— Ты не по всем пунктам в прошлый раз высказалась? — облегченно вздохнув, не удержался я все же от язвительного замечания. — На каком основании я буду у вас так часто появляться?
— Так я же тебе еще о прошлых успехах не отрапортовала, — насмешливо напомнила мне она. — Если недостаточно, я дополнительную вескую причину обеспечу.
Мне очень захотелось отправиться туда сразу же. Когда Марина начинает импровизировать, с ней лучше рядом находиться. Чтобы либо «Скорую» вовремя вызвать — нашу, естественно — либо вживую насладиться интригующим развитием событий. И чуть сгладить его чрезмерно режущие человеческие ухо и глаз последствия. Но тут я вспомнил, что заядлым небесным карьеристам положено выслуживаться двадцать четыре часа в сутки, а не бросаться, плюнув на все на свете, на первый же зов земных обитателей. И легкая заминка в разговоре, пока я раздумывал, под каким предлогом завтра на сегодня перенести, кстати пришлась — подержала ее в подвешенном состоянии, пока я не буркнул, словно нехотя, что постараюсь. Но ничего не обещаю.
На этот раз я нашел ее уже внутри этого бесноватого бара — видно, она поверила в нотку сомнения в моем голосе. Я постоял у входа, вертя головой во все стороны, но потом представил себе внештатников, запечатлевших эту сцену и ознакомивших с ней если не Высший Совет, так широкую общественность — и пулей нырнул во входную дверь.
Марину я заметил сразу — она устроилась у другого столика, тоже возле стены, но почти напротив двери — но через десяток минут засомневался и в зрении своем, и в слухе. Ее словно подменили. Она действительно сразу начала докладывать мне обо всем произошедшем за последние месяцы на фронте борьбы с человеческими злостными хулиганами, вымогателями и прочим преступным элементом, но при этом постоянно поднимала свою кружку с тем же пенистым напитком и мне давала знак сделать то же самое. Народа там в тот вечер было поменьше, что, впрочем, никак не сказалось на какофонии звуков, и рапортовала она мне прямо в ухо — у меня просто волосы зашевелились от ее дыхания. А когда она взяла меня под руку, прижалась к ней и стала после каждой фразы заглядывать мне в лицо, я и вовсе напрягся.
— Если ты грехи замаливаешь, — сказал я, наконец, осторожно отодвигая ее от себя, — то хотелось бы узнать, какие именно.
— Ничего
