я не особый любитель русского так называемого «городского шансона», но мой постоянный приятель по рыбалке был просто помешан на Михаиле Круге.
Я запел несколько и наскоро переделанную песню из его репертуара, под тот же незамысловатый мотивчик:
— 'Я знаю про Вас всё, Вы ж про меня ничто не знаете,
И наша ночь продлиться может до утра,
Вам не понять кто я, Вы только одного желаете:
Чтоб моё фото было видно у стола.
Вы не простая блядь и пользуетесь высшим спросом,
Но царский снят венец — привычный мир разбился на куски
И в очередь, как все — а так, как всё, увы, непросто,
Как скажет старый папа Каган [6] — это же… Каюк!
Вы думали о том — поймаете иголкой жопу
Поэта-дурака: в Париже Вы — богатая мадам.
Но первый же нарком Вам столько дал, что глаз захлопал,
И Вы решили так: с деньгами здесь верней, чем там.
Бельишко, что на Вас, один добряк привёз с Парижа,
А Вы ему взамен — большую шляпу под рога,
Как пугало теперь и я его у Вас не вижу,
Ни днём, ни вечером и даже вот теперь с утра.
У вас три языка, форсюха и фигурка феи,
И адресочек ваш хранит Париж, Берлин и Рим.
А я же в двадцать лет — войну, концлагерь, тиф имею,
Мы страшно далеки, хотя сейчас вдвоём сидим.
Я утром Вам скажу: «Пока!», махнув рукою,
Вы не расплачетесь, не скажете: «Не уходи!».
Дороже похоть Вам — любви, детей, семейного покоя,
И сердца нет и нечему болеть в груди…'.
Надо сказать, что выдержка у секс-символа эпохи НЭПа — была воистину железная!
Она доиграла до конца и, только когда я закончил петь, не оборачивая прошипела сквозь стиснутые зубы:
— Плебей…
С лёгким поклоном:
— Конечно, плебей! На мне ж, красных панталон нет — как на Вас.
— Хам…
— Как Вам будет угодно, Лиля Юрьевна… Зато, при собственных грошах — а не в содержанках.
— Быдло, плебей, хам!
— Начинаете повторяться, Киса! Вы и в постели такая же «однообразная»?
— Пшёл вон…
Два пальца «под козырёк»:
— Очень было приятно познакомиться, мадам! Жаль, конечно, что мы с вами не попробовали пару поз из «Кама Сутры»… Особенно ту, где секс проделывается вчетвером — Вы, я, служанка и рогатый муж…
Из комнаты «оленя» что-то в тему прогавкала какая-то собачонка.
— … И, ещё какая-нибудь «Щеня».
Наконец, невозмутимая хладнокровность её покидает и, перед собой я вижу разгневанную мегеру:
— ПОШЁЛ ВОН!!!
— И даже не присядем на дорожку…? Ну, тогда — счастливо оставаться.
Проходя мимо людской, стукнул в дверь и крикнул служанке — чтоб закрыла за мной дверь, сунул ноги в галоши и был таков.
* * *
Идя по ночному городу, взглядом шаря по улице в поисках извозчика, я размышлял.
Тайну «магии» Лили Брик, я как будто разгадал. Она имела природное чутьё на людей «значительных», которых умела ободрять, каждому сулила удовольствие, пробуждала уверенность в своем таланте, уме, силе…
Это манило выбранных ею мужчин, как вечная молодость!
Для самой же этой, по сути — элитной шлюхи, был важен не столько секс с мужчинами — как постоянное подтверждение от них своей собственной неотразимости и власти над ними.
Ну и деньги — куда же без них?
Она ж к примеру, не простого сантехника в последние любовники выбрала — а Александра Краснощёкова, который ими просто сорил. А как только над тем сгустились тучи — решила перепрыгнуть на…
«Под» меня!
Видно, та «особа» всё же была права: чутьё на «свежую кровь» (на молодой талант, то есть), у Лили Юрьевны просто феноменальное!
Стало несколько приятно за себя.
Невольно задумался о Маяковском…
Она его «не отпустит»!
Сказать по правде никогда не интересовался, не копался в его «грязном белье» и навряд ли сыщу какую инфу в компе на эту тему… Но у меня появилось смутное подозрение, что «его лиличество» — как-то, каким-то «боком с прискоком» — причастна к трагической гибели поэта.
Не делом, так словом: бывает и соломина — ломает хребет верблюда, если она оказывается «лишней».
Тут, ещё вот что…
Стихи Есенина, признаться честно — ещё со школьной скамьи не нравились, а сегодняшнее его поведение — породило во мне дополнительную стойкую неприязнь к нему. Так что пусть «на здоровье» вешается (или ему кто «поможет» это сделать) — мне это совершенно по барабану.
Но, вот Маяковский…
Тоже, не сказать — чтоб я был особым поклонником его стихотворчества: мне больше понравилось (в смысле нереализованного потенциала) — его дарование как киноактёра и сценариста… Кинорежиссёром он тоже должен быть нетривиальным. От вспыхнувшей падающей звездой мысли, я аж остановился и произнёс её вслух:
— А не замутить ли мне, ещё и собственный «Голливуд»? Заманчиво, заманчиво… Заманчиво, чёрт побери!
Ладно, отложим это дело на потом.
* * *
Разбудив меня, Мишка припёрся с «синематографа» в съёмную квартиру лишь к обеду — весь «высушенный», как побывавшая по гидравлическим прессом вобла… Но изнутри светящийся каким-то внеземным счастьем.
— Кушать будешь, потаскун малолетний?
— Да, какой там «кушать», — зевает всей пастью, — спать, спать, спать…
Мишка успел снял в прихожей кепку и штиблеты и, едва успел скинуть в спальне пиджачок и «выползти» из штанов — прежде чем «вырубиться» богатырским сном, лишь только коснувшись кровати.
Признаться, стало слегка завидно!
— Эх, молодёжь… — бурчу по-стариковски, — не знаете вы ни в чём меры.
Накрыл бесчувственное тело одеялом и удалился, плотно прикрыв за собой дверь.
Заснуть более не удалось и, приведя себя в порядок, приготовил на кухне с помощью примуса нехитрую снедь из имеющихся продуктов и плотно перекусил. Затем за чаепитием уже, я достал из кармана несколько смятых бумажек (из урны, что ли?), расправил их и ещё раз внимательно перечитал.
Если Яков Блюмкин в этот раз не соврал (хоть в этот раз!) — они принадлежат перу Льва Троцкого. Впрочем, ничего важного — наброски и черновики к открытию юбилейной выставки, посвященной пятилетию Красной Армии. Была в этом году такая «пиар-компания» Председателя Реввоенсовета, впрочем — не принесшая ему особых политических дивидендов в будущем. Возможно, будучи в личном секретариате Троцкого «чиновником по особым поручениям», с его слов… Ээээ…
Скорее всего, какой-нибудь мелкой сошкой — «принеси, подай», Блюмкин подобрал их в мусорной корзине.
Тем не менее,
