Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
существует порядок, и, опасаясь, что его собираются нарушить, сообщил офицеру, что всю корреспонденцию, адресованную императору Наполеону, следует передавать через гофмаршала Бертрана. Офицера выпроводили, и Маршан тотчас доложил хозяину о происшествии. Наполеон потребовал, чтобы слуги никого не пускали, и, опасаясь применения силы, принял решение в духе Карла XII. «Встретить трагический конец здесь, – заявил он, – защищая наше достоинство, ничуть не хуже, чем умереть в постели от болезни». Он приказал зарядить свои пистолеты и потребовал, чтобы слуги сделали то же самое. Было решено: если кто-то попытается силой войти к императору, он получит пулю в лоб.
Пришел сам Лоу в сопровождении своих подчиненных, послал за Маршаном и Монтолоном, напомнил о невыполнении приказов и объявил, что любого, кто будет сопротивляться, вышлют на Мыс Доброй Надежды. Ему ответили, что не допустят изменения протокола, предписанного в отношении императора. Хадсон Лоу в ярости покинул Лонгвуд, заявив, что приказы британского правительства будут исполнены силой. На следующий день явился офицер с конвоем, сообщил, что прибыл с донесением к Наполеону Бонапарту и его должны пропустить. Его отправили к Маршану, а тот отослал его к Бертрану. Офицер бродил по дому, стучался во все двери и наконец оказался перед покоями императора. Наполеон спокойно читал, заряженные пистолеты лежали под рукой, а все слуги стояли за дверью, готовые, как и он, встретить трагический конец своего заточения, защищая хозяина от этого последнего унижения. Когда офицер обнаружил, что ни одна дверь не открывается, он сел на лошадь и вернулся в «Колониальный дом», не выполнив задания.
Это была бесполезная и жалкая попытка против такого человека, как Наполеон, к тому же крайне бессердечная, учитывая состояние его здоровья. Однако вся сцена взбодрила Наполеона, он как будто снова услышал грохот пушек. Хадсон Лоу не осмелился продолжать и ограничился угрозами, которые не производили особого впечатления после его последней неудачи.
Примерно в это же время, в конце 1819 года, на остров Святой Елены прибыли направленные Фешем персоны: молодой итальянский врач по имени Антомарки, человек недалекий, с небольшим опытом и гигантским самомнением; аббат Буонавита, старый мексиканский миссионер; и молодой аббат Виньяли – оба очень хорошие люди, но с недостатком знаний и интеллекта. Вместе с ними приехали трое или четверо слуг. Вновь прибывшие провели несколько дней в городе, прежде чем явиться в Лонгвуд, а поскольку они до этого общались с Хадсоном Лоу, то произвели не самое благоприятное впечатление на Наполеона, чья неприязнь к губернатору превратилась в настоящую манию. Но Наполеон быстро простил их, когда выслушал их рассказы о его родных, а в особенности о матери, сестре Полине и братьях Люсьене и Жозефе. Мать и сестра вновь настойчиво просили разрешения приехать на Святую Елену; Жозеф и Люсьен сделали более приемлемое предложение – они по очереди будут проводить с ним по три года. Предложение глубоко тронуло Наполеона, правда, ожидание скорой смерти делало всё это абсолютно бессмысленным.
Он побеседовал с Антомарки о своем здоровье и позволил себя осмотреть, но лишь улыбнулся, услышав его мнение, и сказал ему, как и всем своим докторам, что предпочитает умереть от болезни, а не от медицины. Он потребовал, чтобы врач посетил гарнизонный госпиталь и посмотрел, какое воздействие оказывает климат на европейцев, лишь тогда, по его словам, он получит информацию, которая может оказаться полезной. Потом Наполеон поговорил с двумя священниками, которые показались ему простыми и невежественными людьми. «Именно такого выбора, – сказал он, – и стоило ожидать от дядюшки Феша. Всё тот же интеллект, всё та же проницательность. Этот врач ничего не знает, хотя думает, что знает много. Дядя напрасно трудился, посылая такого доктора тому, кто слушал только Корвисара! Я побеседовал с этими двумя священниками на религиозные темы – о чем еще говорить, когда смерть уже близко? – и этот единственный разговор лишил их сил. Мне нужен был знающий священник, с которым я мог бы поговорить о христианских догмах. Конечно, он не смог бы внушить мне большей веры в Бога, чем у меня уже есть, но он помог бы мне разобраться с некоторыми важными вопросами христианства. Как было бы хорошо подойти к могиле с полной уверенностью в католической религии! Но ничего подобного я не могу ожидать от двух моих священников. Правда, они в состоянии отслужить по мне мессу».
В Лонгвуде была большая столовая, которой Наполеон не пользовался: из-за разногласий между его товарищами он завтракал и обедал в одиночестве, чтобы не вынуждать их встречаться за столом. Но после отъезда госпожи Монтолон он обедал с Монтолоном в одной из двух комнат, в которых теперь обитал. Большую столовую он приказал переделать в часовню, и каждое воскресенье там служили мессу. Наполеон никого не принуждал ходить на службу, хотя хвалил тех, кто присутствовал, – а таковых было много; и эта служба на скале посреди океана приобрела для Наполеона необычайное значение, пробуждая в нем воспоминания детства. Он никогда никого не упрекал за пренебрежение религиозным долгом, но не терпел непочтительных слов на эту тему. Когда какое-то замечание молодого Антомарки вызвало его недовольство, он сурово отчитал его и сказал, обращаясь ко всем присутствовавшим: «Знаете, куда идут те, кто не ходят на мессу? К Калиостро или к мадемуазель Ленорман. Следует признать, что месса лучше».
Судно, на котором прибыли доктор и священники, привезло несколько ящиков с книгами. Несмотря на слабость, Наполеон потребовал, чтобы ящики открыли в его присутствии. Просмотрев несколько томов, он воскликнул, что здесь нет того, что ему нужно. Но на дне одного ящика был спрятан портрет герцога Рейхштадтского, который раздобыл принц Евгений. Наполеон с радостью схватил его, долго рассматривал и велел повесить в своей комнате так, чтобы он всегда был у него перед глазами. Потом он вернулся к книгам и чрезвычайно расстроился, не найдя томов Полибия, ибо очень хотел прочитать этого автора, главного историка Ганнибала. Он обнаружил несколько трудов по современной истории и читал их иногда с удовольствием, иногда в гневе; все поля были исписаны заметками.
С каждым днем состояние его здоровья вызывало всё бо́льшую тревогу. Из того, что говорил Антомарки, на Наполеона произвело впечатление единственное заключение, и то только потому, что совпадало с мнением О’Мира, Стокоу и его собственным: выходило, что физические упражнения в его случае жизненно необходимы и являются единственным средством, применение которого приносит хоть какую-то надежду на выздоровление. В общем-то, это было единственное лечение, в которое Наполеон верил и сам, но он по-прежнему не хотел выходить на прогулки в сопровождении офицера. Доктор Антомарки сказал, что прогулки верхом – хорошее упражнение, но не
Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
