к планам коллективистов. Вес независимых, и особенно крестьян, объясняет особенно ровный профиль левых голосов во Франции в период 1950-1980 годов; в Великобритании и Соединенных Штатах этот же профиль гораздо более заметно наклоняется вниз в нижних девяти децилях, чем во Франции.
В ретроспективе такой запредельный страх перед левыми партиями может вызвать улыбку на губах. Французские социалисты и коммунисты никогда не имели ни власти, ни намерения превратить фермы и магазины в советские колхозы, совхозы и гастрономы (так в советское время называлась совсем не гастрономическая сеть государственных супермаркетов). Но у них также не было возможности четко объяснить, каковы их долгосрочные намерения в отношении мелкой и средней частной собственности и как они представляют себе ее роль в идеальном обществе, которое они себе представляли. Эта двусмысленность и неопределенность в вопросе о собственности отнюдь не второстепенна. Они лежат в основе серьезных разногласий между социалистами и коммунистами, а также между обеими партиями и остальным обществом (начиная с самозанятых). Они во многом объясняют, почему социал-демократы и коммунисты в Германии так и не смогли объединить усилия против нацистов в 1930-е годы, и почему радикалы, социалисты и коммунисты не смогли сформировать прочные коалиции в межвоенные годы (за исключением важного, но эфемерного Народного фронта 1936-1938 годов). Этот серьезный конфликт вокруг режима собственности и поддержки советской модели (а также колониализма) также во многом объясняет, почему социалисты часто управляли в так называемых коалициях третьей силы с радикалами и правоцентристами в период с 1947 по 1958 год. Поскольку эти коалиции исключали как коммунистов, так и голлистов, такой выбор был равносилен правлению из центра.
Помимо экзистенциального страха экспроприации мелких собственников, важно отметить, что левые партии сами способствовали созданию атмосферы подозрительности и конфликта, особенно в спорах о налогах, в частности, о подоходном налоге, где они занимали позиции, гораздо более благоприятные для наемных работников, чем для самозанятых. Напомним, что подоходный налог, принятый в 1914-1917 годах, включал как общий налог на доход (основанный на общем доходе из всех источников), так и так называемый цедулярный налог, который взимался отдельно с различных видов дохода (заработная плата, доход от индивидуальной трудовой деятельности, прибыль, проценты и т.д.). Цедулярный налог на заработную плату был гораздо ниже, чем на доход от индивидуальной трудовой деятельности. Наемные работники пользовались значительными вычетами, так что только 10-15 процентов самых высокооплачиваемых фактически платили этот налог, в то время как самозанятые платили налог со всего своего дохода, который они должны были подробно декларировать. Возмущенные такой вопиющей несправедливостью, крестьяне, купцы, ремесленники и другие скромные самозанятые энергично мобилизовали свои силы и добились различных уступок и компенсаций в 1920-х и 1930-х годах. Но наемные работники, защищаемые социалистами и коммунистами, отвергли идею применения одинаковых правил к обеим группам, поскольку это означало бы повышение налогов на работников с низкими и скромными заработками, что они считали неприемлемым, и поэтому предпочли остаться при вопиюще несправедливой системе.
Такая ситуация сохранилась и после Второй мировой войны. Налоговые реформы 1948 и 1959 годов должны были унифицировать систему с общими правилами, применяемыми к доходам всех типов, но на самом деле существовали специальные вычеты для лиц, получающих зарплату, которые также были освобождены от уплаты taxe proportionnelle. Этот вопрос также в значительной степени стал причиной бурного протестного движения против налогов и за малый бизнес, которое привело к победе Пужадистов на выборах в законодательные органы 1956 года. В глазах социалистов и коммунистов, благоприятное отношение к наемным работникам было оправдано тем, что самозанятые были склонны занижать свои доходы, чего не могли делать наемные работники. Этот аргумент понятен, но он также явно был обречен на провал. Введение специального освобождения для компенсации наемным работникам за мошенничество, якобы совершенное самозанятыми, очевидно, ничего не даст для уменьшения мошенничества и не поможет выработать приемлемые для всех нормы фискальной справедливости. Хотя внешне эти дебаты носят технический характер, они сыграли центральную роль в структурировании электорального раскола между наемными работниками и самозанятыми в ХХ веке. Налоговый антагонизм между сельскими и городскими районами также сыграл важную роль в определении политической идентичности в XIX веке. Эти конфликты показывают, что вопрос социальной и фискальной справедливости нельзя рассматривать абстрактно, независимо от его институционального и административного окружения. Справедливый налог должен быть построен исторически и политически на основе информации о способности различных налогоплательщиков разделить общее бремя. Для этого необходимо иметь возможность регистрировать и оценивать богатство и доходы людей, чье положение и экономическая деятельность могут сильно различаться.
Сильные и слабые стороны "браминских левых" и "купеческих правых"
С концом советского коммунизма и биполярной конфронтации по поводу частной собственности, расширения возможностей для получения образования и подъема "браминских левых" политико-идеологический ландшафт полностью изменился. В течение нескольких лет платформы левых партий, выступавших за национализацию (особенно в Великобритании и Франции), к ужасу самозанятых, исчезли без какой-либо ясной альтернативы. Возникла двухэлитная система, с одной стороны, "браминские левые", которые привлекали голоса высокообразованных людей, а с другой стороны, "купеческие правые", которые продолжали получать больше поддержки от высокооплачиваемых и богатых (рис. 14.1). Мы найдем такую же структуру расслоения в Соединенных Штатах, Великобритании и других западных странах. Этот баланс, хотя и прочный в некоторых отношениях, хрупкий в других и поэтому крайне неустойчивый.
Сила дуэта брамина и купца в том, что обе стороны воплощают взаимодополняющие ценности и опыт. Они разделяют определенные характеристики, включая определенный консерватизм, когда речь идет о сохранении существующего режима неравенства. Браминские левые верят в поощрение усилий и талантов в учебе; купеческие правые, с другой стороны, подчеркивают талант в бизнесе. Браминские левые стремятся к накоплению дипломов, знаний и человеческого капитала; купеческие правые накапливают денежные и финансовые активы. По некоторым пунктам есть различия. Браминские левые могут предпочесть несколько более высокие налоги, чем купеческие правые: например, для оплаты лицеев, высших школ, учреждений культуры и искусства, к которым они привязаны. Но оба лагеря сильно привязаны к существующей экономической системе и к глобализации в ее нынешнем виде, которая в конечном итоге служит интересам как интеллектуальных элит, так и экономических и финансовых элит.
В итоге, брамины слева и купцы справа воплощают две разные формы легитимности. Действительно, эта система двойных элит в некотором смысле представляет собой возвращение к глубинной логике досовременного трехфункционального общества, основанного на разделении власти между интеллектуальной и воинственной элитами, за исключением того, что воины были заменены купцами (поскольку безопасность товаров и людей теперь обеспечивается централизованным государством). Брамины слева и купцы справа могут либо чередоваться у власти, либо править вместе в коалиции
