выглядя сердитой или смущенной:
— Ничего. Молчание. Может быть, она умирать. Или думать, что мы мертвы, сдались.
И ее отец: он бы наверняка сдался.
— О боги, — сказала Таша. — Где Нилстоун? Что они сделали с вином? Я должна что-то со всем этим сделать...
— Глупый разговор.
— Кажется, я сейчас сойду с ума.
Рука Неды схватила ее за подбородок. Таша посмотрела в свирепые глаза воительницы.
— Убить этот страх, — сказала Неда. — Ты брать Рой в руки и отбрасывать в сторону. Затем ударить по кораблю Макадры, как по игрушке. Теперь не хныкать. Быть тихим. Накинь дождевик. Мы идти навстречу этот шторм.
Возможно, был полдень. Или закат, или рассвет. Ветер был чудовищный, свет тускло-никелевый; шарообразные грозовые тучи казались настолько низкими, что их можно было потрогать. Потрясенная Таша вцепилась в комингс люка Серебряной Лестницы. Дождь, похожий на пригоршни крошечных гвоздей, непрестанно хлестал ее по лицу. «Чатранд» был игрушкой; и чем же тогда была его команда? Поднимающаяся волна, казалось, застыла над носом корабля по левому борту, затем иллюзия рассеялась, огромная волна набросилась на них, но каким-то невероятным образом они скользнули вверх по ее склону и перевалились через гребень. Затем болезненное погружение, невесомость, исчезающий горизонт и следующая волна, надвигающаяся, как смерть.
— Ураган бушевать уже семь дней, — крикнула Неда. — И ты проспать начало. — Команда была худой, обезумевшей, измученной, они улыбались Таше в ответ приветственными улыбками, как вурдалаки с редкими зубами. Накатила следующая волна. Они нападали в течение семи дней.
Таша нахмурилась: с ее слухом определенно было что-то не так. Вся битва со штормом происходила мягко и негромко. Даже безумные волчьи завывания ветра в снастях были приглушены.
Неда сказала ей, что Пазел и Нипс где-то наверху, но в летящей мгле Таша не могла распознать никого. Она хотела влезть на ванты, но была слаба: она не ела пятьдесят три дня. Она и представить себе не могла, что сможет проглотить хоть кусочек в такую погоду.
Она нашла работу, передавая фляги с пресной водой матросам на вантах. Офицерам приходилось кричать на них, чтобы они пили: матросы обливались потом и теряли воду, несмотря на дождь и холод. Проходили часы. Она встретилась со своими друзьями, случайно. Болуту запел от радости и расцеловал ее в обе щеки; Марила уронила ведра, которые тащила, и обняла ее, плотно прижавшись бочкообразным животом к Таше. Таша прикоснулась к нему: осталось три месяца.
— Пожуй это! — сказала ей Марила, доставая из кармана немного пыльный, завернутый в листья комок мула. — Поверь мне, от него тебя не стошнит. Иногда это единственное, что я могу есть.
— Я все еще хотела бы знать, из чего сделаны эти треклятые штуковины.
— Съешь это, Таша. Ты бледнее трески.
Они встретили Рамачни возле камбуза (он не мог отважиться даже приблизиться к верхней палубе).
— Что? Твой слух? — спросил он. — Ты разрушала себя Нилстоуном, я тебя спас, а ты жалуешься на свой слух? Я спрашиваю тебя, девочка: было ли когда-нибудь лучшее время для того, чтобы оглохнуть?
— Я не смеюсь, Рамачни.
— Да, не смеешься. Ну, Таша, ты недолго будешь глухой. Целебный сон притупил все твои чувства; они возвращаются с разной скоростью. Но ты все еще в смертельной опасности. Сон охладил твою тягу к Камню, но он только замедлил действие яда в твоей крови, хотя и значительно: могут пройти недели, прежде чем яд снова тебя ударит.
Но он ударит, Таша, и, когда это произойдет, ты должна быть готова. Герцил носит с собой серебряный ключ и никогда с ним не расстается. Вино в твоей каюте. При первых признаках болезни ты должна выпить его до конца и осадок. Только тогда ты вылечишься. Дай слово, что так и сделаешь.
— Тогда я никогда больше не воспользуюсь Камнем.
— Ты никогда не должна была, Таша. Это работа Эритусмы. И она ее сделает, когда ты ее освободишь.
Как ты можешь все еще в это верить? хотела она спросить. Но она дала Рамачни свое слово.
Шторм бушевал вовсю. Таша продолжала работать, откусывая куски резинового мула и грызя их, пока они не растворялись. Силы мало-помалу возвращались. Она начала переносить более тяжелые грузы и сливать воду с орудийных палуб в водостоки. Через два часа она пошла отдыхать в большую каюту и, тяжело дыша, легла на коврик из медвежьей шкуры. Джорл и Сьюзит прижались к ней. Фелтруп болтал о тех днях, которые она пропустила.
Казалось, что все до единой души ослепли и лишились чувств во время Красного Шторма, который лил свой странный свет даже в их умы. Когда к ним вернулись чувства, они обнаружили, что корабль дрейфует по течению и вздымается на больших волнах Неллурока, и едва спасли его от гибели. Навигационные советы Нолсиндар оказались бесполезными, потому что в поле зрения не было земли, и никто не мог сказать, куда именно их выбросил Красный Шторм.
— После выхода из Красного Шторма мы неплохо продвинулись на север, — сказал Фелтруп, — но откуда? Это мы не можем определить. Мы можем быть в трех месяцах от высадки на берег, Таша. Или в трех днях.
— Высадки куда?
Фелтруп только покачал головой. Как далеко на восток или запад они продвинулись, было невозможно подсчитать.
Когда она снова отважилась выйти, то встретила Герцила, который тепло обнял ее, но почему-то избегал встречаться с ней взглядом. Таша встревоженно изучала его. Неужели ему все еще больно от того поцелуя?
Шторм наконец утих. Волны уменьшились всего до пятидесяти футов, а пульсация за облаками наводила на мысль о существовании солнца. С мачт спустились Пазел, Нипс и еще пятьдесят человек: исхлестанные веревками, ослепленные брызгами, почти голые обезьяны, сплошь мышцы и кости. Двое смолбоев махали и ухмылялись из-за грузового люка. Стоявшая рядом с ней Марила переводила взгляд с Таши на Пазела и обратно.
— Почему ты до сих пор не замужем? — спросила она.
Выглянуло солнце. Капитан Фиффенгурт излил благословение на экипаж. «Вы прекрасны, ребята, вы само великолепие! В ваших жилах течет кровь треклятых титанов!» Но больше всего похвал было адресовано Таше. Каждый мужчина на борту знал, как она спасла их от «Головы Смерти», и каждый мужчина на борту хотел поцеловать ее, дотронуться до ее пальцев, преклонить колени и предложить свою службу или свою жизнь. Даже сержант Хаддисмал резко щелкнул каблуками и отдал честь
