тебя, миновница! — продолжал он. — Самое бескорыстное — Машенька и пирожок, и самое…
— И самое матримониальное — Мэри ми! — не выдержала и засмеялась Мария.
— Ловлю на слове!
— Ты на деле лови!.. — Она поправила прядь.
У нее в сумочке звонил телефон… и она была уже другая.
— Да?.. Нет, Эш, не могу, я иду в театр… Потом… Потом… Да… Я же сказала, все потом!
Она захлопнула телефон и бросила обратно в сумочку.
— Кто это?
— Ерунда… по работе.
— Как ты догадалась насчет театра?
— Весь мир театр, мы же договаривались!
— С кем ты договаривалась?! Ты меня ни с кем не путаешь?
— Тебя спутаешь!.. Гжеш позвонил ни с того, ни с сего, пригласил на премьеру. Гамлет.
— Кто это был? — кивнула она ему за спину. — Твой знакомый?
— Нет. Сумасшедший какой-то, — пожал он плечами.
— Ты его не знаешь? — подняла она брови. — Я его часто видела в больнице, у твоей палаты, он, наверное, из персонала.
— Какой персонал? Я там всех знаю! — Фомин снова обернулся, но аллея была пуста. — Попросил закурить и исчез, обозвав сиятельством.
— Ваше сиятельство, кто вас не знает?..
— Что это у тебя?
Он очнулся от легкого прикосновения.
— Ты спал?
— Не знаю…
Сон таял, словно и не сон, словно он подсмотрел свою жизнь из-за запотевающего надтреснутого зеркала, все видя и слыша, и до сих пор чувствуя боль расставания, как настоящую.
Что это? Новый бред? Еще одна книга?.. Или это было… когда-то? Будет?..
— Что это?.. — Он почувствовал холодок ее дыхания на ключице.
— Цветок, — пожал он плечами.
Никто, даже Василий Николаевич не мог вразумительно ответить ему, что же это такое. Похоже, на электрический ожог, пожимал зав плечами, ничего опасного, но… посмотрим, и он снова хмыкал.
Вера как-то сказала, смеясь, что это поцелуй смерти. Но — поцелуй, добавила она, видя его реакцию, не печать же. Но — смерти, напомнил и он, не любви же. Мало ему любви, ринулась Вера в атаку, сам же и написал, кстати. Сам?.. Где?.. Он судорожно перечитал свой бред — действительно, «поцелуй смерти». Но ни один анализ не вызывал тревоги…
Впрочем, сейчас он вспомнил, что анализы-то делали, а результаты никогда не показывали, успокаивая, что все в порядке, не онкология. Но что тогда?! В ответ странные физиономии, молчит наука…
Закат превратил их тела в продолжение солнечных лучей, в игру тени и света, и все стало зыбко, нереально, почти фантасмагорично. Ее тело зажглось изнутри золотом там, где его касались солнечные лучи, а его пятно стало похоже на светящийся иероглиф, зловеще нерасшифрованный.
— Красивая… как тату…
Она зачарованно провела пальцем по ключице, где цвела роза.
— Мне кажется или она на самом деле дышит?
Это-то и сбивало всех с толку, цветок словно пульсировал, заставляя подозревать обман зрения и протирать глаза. Он никому не говорил, что тогда он ощущает еще и легкий холодный ветерок на плече, ему и так хватало опрокинутых физиономий.
— Так что это?
— Это тебе.
— Ты что?.. — Она провела пальцем от переносицы до кончика его носа.
— Так… считаю потери.
— Это что-то неприятное?
— Все неприятности остались позади.
— Кроме одной. Меня.
— Эту неприятность я… переживу.
Ему вдруг открылась холодная двусмысленность сказанного. Он понял, почему его выписали.
Конец
