копотью паренек. Воробей властно, как взрослый, ухватился за Славку и предупредил его:
— Ты, Гога, не робей! Будешь хныкать да сопли распускать, брошу тебя… Мы к теплому морю с тобой уедем! Мы города разные увидим!.. Хорошо!..
Славка поддался. Домой он решил не возвращаться. А бродить по улицам, ничего не делать, питаться всякими вкусными вещами, которые изредка перепадали им, было неплохо. Только одно огорчило Славку:
— Меня не Гога зовут. Я — Слава. Почему ты меня так называешь?
— Ладно! — снизошел Воробей. — Вот ребята поглядят на тебя и кличку тебе новую дадим!..
Позже ребята, с которыми Воробей свел Славку, издевались и, хохоча, назвали его:
— Кислый!..
С этой кличкой Славка и побрел, уносимый чужой волей и чужими желаниями, по городам и дорогам необъятной страны.
Он изведал голод и холод, он испытал побои и ругань, он научился лгать и воровать. Познал Славка и угольные ящики, и котлы для варки асфальта, и поездил на буферах и под вагонами. Не раз Славка был на волосок от смерти. Не раз Славку ловили в облаве. Не раз бегал Славка из приютов и детских домов. Его ясные и приветливые до того времени глаза приобрели злое выражение, он научился никому ни в чем не верить. Его голос стал хриплым. Он привык сквернословить и умел не давать спуску обидчикам.
Он привык встречать косые и недоверчивые взгляды и слышать презрительное: «Беспризорник!».
И он озлоблялся и черствел. Из него вытравлялось все детское.
Скоро он ничем не отличался от Воробья и его компании…
Глава II
1
Высокий человек, зябко кутавшийся в ватное пальто, и засунув руки глубоко в карманы, стоял возле громадного плаката, на котором было написано:
ЛЕНИН УМЕР
Рядом с человеком толпились молчаливые люди. И у всех были бледные и омраченные лица. Все молчали. Только изредка кто-нибудь сдержанно вдыхал.
Человек поежился, оглядел толпу и пошел прочь. Но куда бы ни уходил он от плаката, везде встречал он скорбь, везде видел он опаленных горем людей.
Он ускорил шаг. Мороз крепчал. Снег под ногами скрипел и взвизгивал. На углах извозчики жгли костры. Прохожие шли заиндевелые, озябшие. Человек шел по улицам, сворачивая в переулки. Он дошел до какого-то дома, уверенно прошел ворота, поднялся по загаженной, залитой помоями лестнице и, не постучавшись, вошел в дом.
Навстречу ему вышел незнакомый мужчина.
— А Калерия Петровна где же? — простуженным голосом спросил вошедший.
Незнакомый мужчина оглядел посетителя и прищурил левый глаз:
— А вам, собственно, зачем же Калерия Петровна понадобилась?
— Как зачем? — вспыхнул вошедший. — Я ее муж…
— А-а!.. — протянул незнакомый мужчина. — Вот в чем дело. Вы, стало быть, бывший муж Калерии Петровны?
— To-есть, как это бывший?
— Очень просто! Настоящий муж — это я! Всего и делов…
— Интересно! — нервно засмеялся вошедший и стал расстегивать пальто. Руки его слегка дрожали. — Интересно! Значит, место занято? Рановато! Рановато!.. А Славка где?
Незнакомый мужчина слегка смутился.
— Вот что! — на что-то решившись, сказал он быстро. — Вы раздевайтесь, проходите. Надо вам, я вижу, согреться…
— А где же, все-таки, Славка? — повторил Синельников, раздеваясь и вешая пальто на гвоздь.
— Проходите! — как бы не слыша вопроса, суетился незнакомый мужчина. — Скоро и Калерия придет! Она на базаре… Кой-что, видите ли, продавать унесла…
Они прошли из крохотной передней в комнату. Синельников оглянул комнату. Все в ней было почти так же, как он оставил около года назад. Только вместо прежней простой кровати стояла двухспальная никеллированная, видимо, купленная на толкучке. Синельников усмехнулся.
— Пока-что, будем знакомы! — сказал хозяин. — Меня зовут Владимир Иннокентьевич. Фамилия — Огурцов.
— Мою фамилию вам называть не нужно, — ехидно рассмеялся Синельников. — Знаете, поди. А имя, отчество, на всякий случай, Александр Викторович…
— Распрекрасно! Да вы присядьте!..
Когда Синельников сел к столу и положил на него локти, Огурцов, слегка кашлянув, примирительно проговорил:
— Собственно говоря, врагами нам с вами быть не из-за чего! Ей-богу! Поймите сами: вы уехали, исчезли, как-то один раз написали в том смысле, что, мол, не жди и тому подобное. А Калерия — женщина молодая, беззащитная, ну и…
— А Славка?
Огурцов смущенно засопел.
— Мальчишка испорченный!.. О нем и жалеть не надо…
— Умер?
— Что вы?! Нет, конечно. Просто убежал и теперь где-нибудь беспризорничает…
— Вот оно что, — забарабанил Синельников пальцами по столу и угрюмо засопел.
В это время в передней послышался шум.
— Вот и Калерия! — обрадовался Огурцов. — Калерия! Сюрприз!
Калерия Петровна появилась в дверях с сумкой, с какими-то тючочками. Завидев Синельникова, она выронила один тючок на пол и вскрикнула:
— Ой!..
— Да ты ничего! Не беспокойся! — кинулся к ней Огурцов. — Ты ничего…
Синельников не поднялся ей навстречу. Он хмуро и неотрывно глядел на нее и зло кривил губы.
— Ребенка-то вы могли бы уберечь, сударыня! — угрожающе сказал он.
— Ах, Саша!.. Ах, Александр Викторович!.. Что же я могла поделать?!
— Действительно! — подхватил Огурцов, беспокойно поглядывая на Синельникова. — Что же можно было поделать? Времена такие! Если бы вы… не отлучились, так и при вас это случилось бы. Верьте слову.
Синельников в упор посмотрел на Огурцова. Тот не смутился.
— Вот что! — вспыхнул внезапно и весь зажегся оживлением Огурцов. — Вот что, Александр Викторович! Давайте-ка мы чего-нибудь закусим. У тебя найдется, Калерия?
— Есть, есть! — обрадовалась Калерия Петровна.
Синельников сухо рассмеялся:
— Это что же, вроде мировой? А?
— Ну, скажите лучше: для закрепления знакомства! Повторяю, врагами нам быть нет никакой основательной причины…
— Я с Калерией прожил без малого десять лет… — вставая из-за стола, с горечью признался Синельников. — Радоваться мне ее новой жизни причины нет. А кроме того и Славка… Мальчишку не уберегли… Одним словом, безобразие!..
Синельников стал нервно ходить по комнате. Огурцов следил за ним настороженным взглядом.
— Курить у вас есть что? — резко остановится Синельников. Огурцов быстро поднялся на ноги.
— Представьте, какая удача! — угодливо улыбнулся он, направляясь к комоду. — Имеется недурной табак. Харбинский, фирмы Лопато… Вот, курите!..
Он подал Синельникову пачку табаку, разыскал спички, пододвинул пепельницу. Синельников, кроша на стол табак, скрутил толстую папиросу и жадно закурил. Закурив, он уселся на старое место. Несколько минут оба молчали. И когда Калерия Петровна появилась с тарелками и стала накрывать на стол, а Огурцов достал из какого-то потайника бутылку водки, Синельников, быстро охватив все это внимательным взглядом, уже не отказывался от приглашения пожаловать к столу.
Наливая первую рюмку, Огурцов широко улыбнулся:
— Давайте за наше хорошее знакомство!
Синельников поднял свою рюмку и скривил зло губы.
— Можно и за это.
Огурцов любезно ухмыльнулся.
2
Несколько раз после
