— Правильно, Аполлон, — поддержал Прийма. — Он и не представляет, каких жертв стоит война.
— Это же смешно, — подал голос Волков. — Село выступит против регулярной армии. Нас попросту сомнут, а село сожгут.
— Вот именно, — подхватил Осип Соловей. — Этого Махно надо было давно шлёпнуть и все дела.
— Шлёпнуть его не так просто, — вздохнул Сахно. — Вокруг него всё время эти черногвардейцы во главе с Лепетченко.
— А гранатой что, нельзя?
— Можно, конечно, но не забывайте — у него в селе колоссальный авторитет, убийцу толпа разорвёт. Попробуй найди желающего.
— Я предлагаю, господа, пока Махно нет, арестовать весь его штаб и расстрелять, — предложил Волох.
— Но он может вызвать своих анархистов с фронта.
— Этих можно попросту в пути разоружить.
— А тогда зачем ждать, когда он их вызовет, если мы сможем отозвать их сами. Окружим, наведём пулемёты.
— Отозвать? Каретников нас не послушает.
— А мы пошлём ему приказ от имени Махно.
— Но для этого надо подделать его подпись.
— Это проще пареной репы, я подделаю, — вызвался Прийма.
Затем встал вопрос, какое подразделение можно использовать в операции по аресту штаба, членов Совета и анархистов-активистов.
— Я думаю, роту Шнайдера, — сказал Волох.
Письмо из Гуляйполя застало Нестора на перроне Цареконстантиновки: «Дорогой Нестор Иванович. В ночь под 16 апреля отряд анархистов ложным распоряжением за твоей подписью был отозван из-под Чаплина и в дороге разоружён. В Гуляйполе все наши товарищи, члены ревкома и Совета арестованы. Сидят в ожидании выдачи их немцам и гайдамакам для казни. Изменой руководят Волох, Волков и Соловей. Неизменно твой Б. Веретельников».
— Саша, — обернулся Махно к Лепетченко, — в Гуляйполе измена. Скачи немедленно в коммуну, пусть снимаются и уходят на Таганрог, я их там найду. Если удастся проникнуть в Гуляйполе, постарайся поднять народ и освободить наших. Пусть немедленно уходят к красному фронту. Предупреди и Саву, моего брата, если немцы придут, ему не поздоровится.
В это время на первый путь прибыл поезд, на подножке вагона первого класса стояла Мария Никифорова в своей неизменной кубанке, в казачьих штанах с лампасами и до блеска начищенных храмовых сапогах. Помахала Махно рукой:
— С революционным приветом, товарищ Нестор.
Поезд ещё двигался, когда она соскочила с подножки и направилась к Махно, придерживая левой рукой рукоять сабли. Справа в деревянной кобуре болтался маузер.
— В чём дело, Нестор? Чем огорчён?
— Вот, прочитай, — подал письмо Махно.
Мария быстро пробежала глазами текст, зло прищурилась.
— Повесим всех троих. Надо освобождать товарищей.
— С кем? С твоей братвой?
— Почему? Привлечём ещё кого-нибудь. Идём на телеграф.
Войдя к телеграфисту, сразу побледневшему при виде грозной Марии, Никифорова скомандовала:
— Найди мне Полупанова.
— А где он?
— Где-то под Мариуполем.
Телеграфист застучал ключом. Никифорова вытащила серебряный портсигар, щёлкнула замком, открывая его.
— Закуривай, Нестор Иванович.
— Да я... — заколебался расстроенный Махно.
— Закуривай, закуривай. Какой же ты мужик?
Задымили вдвоём. Телеграфист минут через десять сообщил:
— Есть Полупанов.
— Стучи, — сказала Мария. — Это Никифорова. Чем ты занят, товарищ Полупанов?
— Добиваю белогвардейских инвалидов. А что?
— В Гуляйполе у Махно измена, офицерня захватила анархистов и советчиков и собирается казнить их. Надо выручать товарищей.
— А где сам Нестор?
— Нестор рядом. Он в отчаянье.
— Мария, вот как прикончу белых, так...
— Слушай, Полупанов, за это время там прикончат наших товарищей. Ты соображаешь?
— Там где -то на вашей станции Петренко с отрядом, объединяйся с ним.
— Да, да, — сообщил телеграфист, закончив чтение с ленты телеграммы. — Петренко здесь, его поезд на запасном пути.
— Идём, Нестор.
Они действительно нашли на запасном пути состав отряда Петренко. Бойцы, разложив между путями костры, варили пищу. Марию узнавали, приветствовали почти ласково:
— Привет, Маруся.
Такое приветствие ей не очень нравилось, хотя и кивала в ответ головой. Но на «Привет, товарищ Мария», отвечала с удовольствием.
У штабного вагона часовой было потребовал:
— Сдайте оружие.
Никифорова неожиданно потрепала его по щеке, молвила почти по-матерински:
— Отдыхай, сынок, — и, взявшись за поручень, взлетела на ступеньки и мгновенно исчезла за дверью.
«Сынок» так был обескуражен, что с Махно ничего не стал требовать, пропустил с маузером на боку. Уже на ступенях Нестор, обернувшись, утешил молодого воина:
— Начальство не положено обезоруживать, браток. Так-то.
Петренко — полного георгиевского кавалера — не надо было уговаривать, узнав о случившееся, он тут же заявил:
— Сейчас, пока мои ужинают, велю паровоз развернуть на пологовское направление. Надо проучить сволочей.
— Я тоже займусь этим. А ты, Нестор, ступай пока на станцию, может, что новое будет в обстановке.
После полуночи Нестора отыскал новый связной:
— Нестор Иванович, вам письмо.
— От кого?
— От Веретельникова.
Разрывая пакет, Нестор не удержался, спросил связного:
— Плохо?
Тот только поморщился, кивнул на пакет: читайте, мол, сами.
«Дорогой друг Нестор Иванович, подлые руководители измены чего-то испугались и освободили меня и Горева с условием, чтоб мы не выезжали с Гуляйполя. Мы воспользовались случаем и устроили митинг в ротах с участием стариков. Крестьяне потребовали от изменников освободить всех арестованных и в первую очередь анархистов. Немцы приближаются к Гуляйполю. Наши товарищи скрываются группами. Крестьяне и рабочие спешно прячут оружие, патроны.
Я думаю задержаться до последней минуты в Гуляйполе. Хочу убить Льва Шнайдера. Он во время ареста наших товарищей заскочил с гайдамаками в бюро, порвал знамёна, сорвал и потоптал портреты Кропоткина, Бакунина и Саши Семенюты. Смотри не попади в лапы немцев, лучше воздержись от приезда в Гуляйполе. Теперь ты не поправишь здесь дела: немцы заняли Орехов, через два-три часа будут в Гуляйполе. Мы тебя найдём. Будь осторожен.
