Танцоры тем временем скрылись за поворотом. Фрейзе выскочил на опустевшую дорогу, развел руки в стороны, показывая, что не вооружен и не замышляет ничего дурного, и сказал медленно и внятно, уставившись прямо в добрые телячьи глаза неведомого создания:
– Я не желаю тебе зла. Но не надо ходить за мной по пятам. Там, – он махнул рукой в сторону леса, откуда раздавались звуки плясовой, – люди, одержимые дьяволом. Не стоит тебе с ними связываться. Ступай своей дорогой. Уходи. И да хранит тебя Бог.
Поняло ли Существо, что сказал Фрейзе, или нет – неизвестно, оно просто скрылось в лесной чаще. Фрейзе пожалел, что был груб с ним, прогнал его, как бродячую собаку.
– Всего тебе наилучшего! – прокричал он вслед качнувшимся кустам. – Иди, куда хочешь. А мне надо за Изольдой. Я обязан спасти ее. Я поклялся служить ей, я ее верный рыцарь. И больше мне ни до кого и ни до чего нет дела.
* * *
– Брат Пьетро! – отчаянно завопил Лука. – На помощь!
Торопливые шаги монаха застучали по ступенькам, а Лука склонился над Ишрак.
– Помоги мне! Взгляни на нее! Что нам делать?
Брат Пьетро застыл на пороге, оглядывая комнату.
– Господи, помилуй, она мертва?
– Не знаю! – остервенело метался Лука. – Она холодна. Холодна, как лед. Но что с ней? Она не ранена. С чего вдруг ей взять и – умереть? Одной? Мгновенно?
Он рухнул на колени и нежно, как ребенка, прижал девушку к своей груди. Голова ее безвольно поникла, руки упали, стукнули об пол, но Ишрак не пошевелилась, не издала ни звука.
– Ишрак! – Лука потрепал ее по щеке. – Ишрак, просыпайся!
– Она дышит? – спросил брат Пьетро и перекрестился. – Бедняжка. Бедняжка.
Лука приник ухом к ее лицу, но дыхания не уловил.
– Нет! Что делать? Господи, помоги! Что же нам делать? Она холодна, как лед.
– Возможно, ей уже ничем не помочь, остается только молиться о ее душе. Конечно, она душа заблудшая, неверная. Бедняжка. Положи ее на постель.
– Она холодна, как лед.
– Брат, такова воля Всевышнего.
– Нет. Нет! Этого не может быть.
Они подняли легкую, как перышко, Ишрак и положили ее на спину на кровать. Холодная и неподвижная лежала она, как если бы смерть застала ее во сне, в день зимнего солнцестояния.
– А это что? – Лука заметил сережки. – Никогда прежде их не видел.
– Послушай, бьется ли у нее сердце.
Лука приложил ухо к ее груди. Сквозь шелковую тунику Ишрак сочился холод. Упругие холмики грудей не вздымались размеренно, юное сильное сердце не билось.
– Не слышу. Я ничего не слышу.
Брат Пьетро мягко притронулся к ее шее.
– Есть, – шепнул он. – Я чувствую. Чувствую пульс. Она жива. Пока что. Пульс слабый, дрожит, как у птички. Она между жизнью и смертью.
Лука взглянул на него:
– Мы ведь вылечим ее?
– Нужен лекарь, если таковой, конечно, имеется в этом городе. Или повивальная бабка. Возможно, у нее женское недомогание, а в этом мало кто смыслит.
– Но Ишрак полна сил и здоровья. Она ни разу не болела. Ты сам видел, как она бросилась в холодную воду с крыши дома, пролетев два этажа, видел, как она стреляла из лука. Упасть в обморок ни с того ни с сего – это на нее не похоже. Здесь, несомненно, замешаны танцоры! Она пыталась защитить от них Изольду.
– Возможно, она теперь тоже одержима, – промолвил брат Пьетро. – И душою ее завладел дьявол, как завладел он ногами Изольды. Пойду схожу за лордом Варгартеном. Он наверняка знает какого-нибудь врачевателя.
– Я отнесу Ишрак в ее спальню, – сказал Лука. – Брат Пьетро, не медли. Заклинаю тебя, отыщи врачевателя или цирюльника-брадобрея, да кого угодно. Она холодна, как лед!
* * *
Танцоры, ведомые бодрым позвякиванием колокольчиков и настойчивым перестуком тамбурина-бубна, заменившего барабан, шли вперед и вперед, вдоль канав и рытвин, на вершину холма, в лес, все дальше и дальше от города. Скрипач без устали наяривал веселые, радостные песни, и Изольда от души приплясывала в своих красных башмачках – поворот, шаг в сторону, – словно разучивала танцевальные па для праздника встречи весны с подружками в замке в Лукретили, а не кружила в толпе жалких оборванных бродяг, скачущих на последнем дыхании по пыльной дороге.
Солнце – весело полыхающий жаром желто-белый диск – стояло в самом зените, но обливающийся потом мрачный скрипач и взмахивающий бубном барабанщик не сбавляли темп и уверенно шагали лесными тропинками, петляющими в тени деревьев. Изольда плыла, как во сне, не соображая, кто она, где она, повинуясь неумолчным звукам жизнерадостной музыки и вдохновляющему бою тамбурина. Ничто не могло остановить ее, она себе больше не принадлежала. Она была зачарованной, невменяемой, безумной; пот катил с нее градом, грудь тяжело вздымалась, ноги болели, но ничего этого она не чувствовала.
Но вот звякнули в последний раз колокольчики, и музыка стихла. Впервые за время бешеной пляски Изольда подняла глаза и с изумлением увидела, что ее окружает лес и ручей. Она встала на колени, зачерпнула воды, жадно отпила, побрызгала на разгоряченное лицо и шею. Даже теперь она не понимала, где она и что тут делает. Она медленно повернулась, вглядываясь в изможденные лица растрепанных попрошаек, никого не узнавая, да и не желая узнать. Пустое лицо ее ничего не выражало, под лазоревыми глазами залегли черные тени усталости. Медленно она села на землю и вытянула ноги – распухшие, грязные, пыльные – поближе к ручью. Лишь башмачки, алые, как кровь, сияли чистотой и опрятностью. Изольда потянула за ленты, чтобы снять их и поболтать в воде босыми ногами, но лодыжки так распухли и запотели, ленты заплелись в такие тугие узлы, что Изольде не удалось их развязать. Однако она ни капли не расстроилась, лишь пожала плечами и опустила ноги в красных башмачках в ледяную воду. Кожа на башмачках стянулась и сжала ее ноги еще сильнее, но Изольда ничего не заметила.
– Отдыхай, – велел ей скрипач.
Окинув его бессмысленным взором, она заковыляла прочь от ручья и послушно прикорнула, свернувшись калачиком и подложив под голову руки, на голой земле, словно никогда не возлежала на мягких пуховых перинах в великолепных покоях.
Из своей засады Фрейзе прекрасно видел ее, лежащую, словно нищенка, среди остальных танцоров. Держась в тени и не попадаясь никому на глаза, Фрейзе выжидал, прислонясь к стволу дерева. Он не знал, как подобраться к ней поближе, не знал, сможет ли увести ее незаметно и тихо, не всполошив скрипача, не потревожив барабанщика. С другой стороны, понимал он, промедление смерти подобно. Это первый привал, который они сделали за целый день изнурительных танцев, а с каждым часом они все дальше и дальше удаляются от города, от друзей и помощи.
Куда направляются они, Фрейзе понятия не имел, однако воображение рисовало ему картины одна страшнее другой: то горную пропасть, то бездонную шахту и падающие вниз тела танцоров. Он вспоминал рассказ жены лорда Варгартена о флейтисте, заманившем детишек к горе, которая расступилась, впустила их внутрь и снова закрылась. Одна только мысль, что скрипач с барабанщиком ведут Изольду на самый край света, где всех их поглотит бездна, вгоняла его в трепет.
