Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 148
– К чему это? – не понял Маркел, отыскал взглядом седого высокого старика, который стоял неподалеку от паперти, двумя руками опершись на толстый посох. Рядом с ним боязливо жался конопатый внучек, ручонками вцепившись в дедову домотканую рубаху.
– А тогда подлинно войдет сей указ в голову, да так, что барин и езжалыми кнутами через зад не выбьет! – громко ответил старик, обнял внучка за плечи, прижал к боку, успокаивая.
Кто засмеялся, а кто и согласно закричал, поддерживая:
– Вели, пресветлый атаман, честь еще! Верно промолвил Сидор! Налетят барские слуги, хватать да сечь примутся, а из мужицких голов указу того уже не выбить будет!
Читали указ трижды. Маркел Опоркин отобрал у Моисеева указ, передал пожилому мужику в казацком кафтане, при ружье и при сабле, сказал при этом:
– Возьми, Левонтий. Нам надобно в Берду другими трактами возвращаться, в иных местах мужиков поднимать будем. А вы здесь, собрав какой скот и провиант, шлите к батюшке в Берду на пропитание воинства. Да голую чернь не забудьте, по пяти овец и по телку из барских стад наделите. Себе в помощники возьми вот Илью Арапова, мужик, вижу, толковый, на барина руки здорово чешутся. Такой не подведет. Прощевайте, братцы. Будут какие вести о движении царицыных войск – всенепременно извещайте государя! В том особая ваша служба и будет покедова в этих местах, близ Новой Московской дороги. С богом, казаки!
Но не успел отъехать, как был остановлен появившимся странным обозом розвальней в шесть-семь. От того обоза неслись крики и стенания. За стражу верхом ехали несколько мужиков в полушубках, с вилами да оглоблями в руках.
– Что за ватага лихая? – усмехнулся Маркел Опоркин и попридержал своего коня. К церкви подкатили жители деревни капитана Ляхова. – Кого изловили, мужики? Барина?
С передних розвальней соскочил седой кривоглазый старик, стащил с головы шапчонку, поклонился Маркелу Опоркину, как важному человеку, рукой до утоптанной земли.
– Нет, атаманушка, барин убег-таки. А изловили приказчика его, Фрола Жердина с семейством, – тако ж удумал из села бежать, лихоимец. На твой справедливый суд и расправу доставлен. Изволь, будь ласков, выслушай его вопли-оправдания и его вины, нами сказанные. И суди тогда.
– Каков был сей приказчик? – спросил Маркел Опоркин и задумчиво покосился на Илью, словно говоря суровым взглядом: легко ли ему, простому казаку, вершить людскими судьбами, хоть и власть дадена от государя немалая!
– Барину был угодлив, мужикам хуже напасти! – ответил кривоглазый старик на вопрос Маркела Опоркина.
– Кабы Бог послушал худого пастуха, так бы весь скот передох! Тако же любил нас и сей Фрол Жердин! – добавил кто-то из ляховских мужиков.
– Добрых, сковавши, не возят, атаманушка! – отозвался еще кто-то. – Не ради его бережения сковали, а ради суда и спроса праведного!
Приказчик, стыдясь выказать робость при супруге и детях, взмолился к мужикам:
– Помилуйте, братцы! За что меня безвинно сковали цепями? В чем я пред вами виноват? Попомните, что и я такой же мужик, да барин неволей меня приказчиком поставил, не сам напросился… Все делал лишь по воле барина, видит бог! – И с надеждой поднял серые мечущиеся глаза: быть может, у седого казака сердце помягче мужицкого?
– Как же ты не виноват? – вновь возмутился кривоглазый старик в длинном сермяжном кафтане. – Не ты ли на господских работах крестьян всех до крайности поизмучил?
– Не от меня те строгости, а единственно по строгому велению барина! – ответил приказчик, пряча от семейства выступившие на глазах слезы.
– Известно дело, теперь говоришь на барина! – возмутился кривоглазый старик. – А прежде барин, бывало, рта не успевал открыть, как ты у него с языка слова слизывал и нас теми словами пакостно поносил!
Вперед к розвальням выступил кряжистый мужик лет тридцати, в драном тулупе и в лаптях, подстеленных для тепла соломой. В руках – деревянные вилы-тройчатки. И, будто вилами этими, уперся приказчику в лицо яростными глазами.
– А не твоя ли вина, приказчик, что ты мирские наши сенные покосы по два года кряду отдавал помещице Авдотье Жердиной, своей сродственнице, и за каждый год, известно то нам стало, брал по шестидесяти рублей в свой карман?
– Не сам я отдавал! Спросите барина! – упорствовал приказчик, а голос садился, перехватывала его хрипота: понял, что пустыми словами ему теперь не отбояриться.
– Изловим ежели, то и барина о том лихоимстве допытаем! – Мужик в драном тулупе пристукнул черенком вил об утоптанный снег.
Приказчик вылез из саней, гремя цепями, встал на колени перед кривоглазым стариком.
– Ну пусть виноват в чем и делал где по воле своей глупой, где по неволе. Простите меня, мои батюшки! – И, стащив скованными руками заячью шапку, сверкнул плешиной, начал отбивать земные поклоны, поворачиваясь на коленях то в одну, то в другую сторону, к мужикам и к Маркелу Опоркину на коне.
– Ну что, мужики, отпустятся ли его вины? – Маркел Опоркин привстал в стременах, оглядел насупленные мужицкие лица.
– Нет ему от мира прощения! – выкрикнул мужик с вилами и отступил на шаг от упавшего лбом в снег приказчика. – Он нам и малых провинностей не спускал! Цеплялся за наши волоса пальцами похлеще злого репья!
– Тогда заберите женку и детишек, свезите в дом и зла над ними не чините. В своих грехах приказчик сам повинен. Свезем его на суд к государю Петру Федоровичу. А вины его пущай выкажет кто-нибудь из вас. Хоть бы и ты… – Маркел Опоркин облюбовал мужика с деревянными вилами – добрый будет государю казак! – Как величают?
– Величают у нас барина, – отшутился мужик. – А меня кличут немудряще – Ивашкой Кузнецом. – Мужик поклонился односельцам, высадил из саней ревущих домочадцев приказчика, сам повалился в сено, силой за собой втолкав туда и обмякшего, улитого слезами Фрола Жердина.
– Ишь честь какая ему удостоена, клопу кровососному – батюшку Петра Третьего лицезреть его везут! – это подшутил над приказчиком Ивашка Кузнец. – Вона, мужики, погляньте: покаялся, а глаза бирючьи притушить не может!
Приказчик, высвободив лицо от налипшего было сена, крикнул домочадцам:
– Прощай, матушка Евлампия! Прощайте, детушки! Не поминайте…
Ивашка Кузнец наложил огромную ладонь на шапку приказчика, повернул ему голову бородой к оглоблям.
– Будет причитать! – бросил Кузнец коротко, и приказчик умолк на выдохе. – Увидитесь, даст бог, как призовет к трону своему в судный час. Тако ж и с барином своим еще сойдетесь. Помнишь, наверное, как говорила лиса волку: «Увидимся у скорняка на колках». Я готов, атаманушка, ехать с тобой.
– Так помни, Левонтий, мой наказ! – вернулся к нежданно прерванному разговору Маркел Опоркин, тронул коня. За ним последовали казаки, неспешно скользили по мягкому снегу десяток груженых саней, за санями топотали копытами более сотни отобранных в конницу государя добрых под седло жеребцов.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 148
