Мы с Максом спустились по лестнице и вышли на улицу.
– Макс, – обратился я к нему.
– Алё, какого хрена.
– Когда я не в этом долбаном кинотеатре. Если я буду задавать этот вопрос всем, кто туда приходит, меня попрут с работы. Так что я держу свой долбаный рот на замке и просто рву билеты.
– Умела, блин! Арни ни хрена не понимает. Он, блин, не верит мне, а это правда. Мы с Алисой разговаривали, блин, все время.
– Я верю тебе.
– Да.
– Это ее ошейник.
К ошейнику был прицеплен серебряный жетон в виде сердечка, на котором было выгравировано:
АЛИСА
– Очень симпатичный жетон, – сказал я.
Макс взял ошейник, вытер глаза и пробормотал:
– Алё, какого хрена?
Мы постояли, разглядывая шнурки на своих ботинках.
– Ты не хочешь выпить где-нибудь долбаного пива?
– В баре?
– На хрен бар! В барах одни козлы, ищущие, с кем потрахаться. В пабе. Выпьем долбаного пива в приличном долбаном пабе.
Я подумал, что выпить пива в пабе с подходящим по возрасту другом даже лучше, чем в баре, как я собирался, потому что мне не хотелось находиться в обществе козлов, стремящихся к совокуплению.
– Сколько тебе лет? – спросил я Макса.
– Тридцать, блин, девять. Так ты хочешь долбаного пива или болтать будем?
А мне тоже тридцать девять лет, как Вы, Ричард Гир, уже знаете.
Юнговская синхронистичность.
Unus mundus.
Unus mundus!
– Конечно, я очень хочу выпить с тобой пива в пабе.
– Тогда пошли. Следуй, блин, за мной.
Макс направился вперед быстрыми шагами, я старался не отставать. Так мы протопали шесть или семь кварталов и зашли в полутемный паб с поручнем вокруг стойки и ирландскими пейзажами на стенах.
Мы сели на табуреты и поставили ноги на медный приступок, совсем как по телевизору.
Это было потрясающе.
Бармен был толстый и хмурый.
– Что вам? – спросил он.
– Два долбаных пива, блин, – сказал Макс.
Бармен наклонил голову набок и посмотрел на Макса, прищурившись:
– Какого долбаного сорта?
– Какой, блин, сорт ты предпочитаешь? – спросил меня Макс.
– Я не знаю… – сказал я, ведь я не очень часто пью пиво.
– Два долбаных «Гиннеса», – заказал Макс.
– О’кей, блин, – отозвался бармен и шлепнул два небольших картонных кружка на стойку перед нами.
Над полками с бутылками был подвешен телевизор, по нему показывали шоу, в котором людям надо было преодолеть полосу препятствий шириной примерно один фут. Полоса тянулась по краю бассейна, а с другой стороны ее ограничивала огромная стена, из которой выскакивали боксерские перчатки и сшибали зазевавшихся людей в воду. Мы видели, как несколько человек попытались пробежать по полосе, но все они оказались в воде. Всякий раз, когда их сшибали, раздавался забавный звук, как в мультфильме, будто распрямлялась какая-то сжатая пружина или кто-то пронзительно свистел в свисток. Затем женщина гигантских размеров двинулась по полосе, широко расставив ноги и раскинув руки, как паук. Публика в пабе приветствовала ее одобрительными возгласами.
– Двенадцать пятьдесят, блин, – сказал бармен, поставив кружки с темным пивом на картонки перед нами.
– Ты должен ему семь долларов, – сказал Макс. – У нас, блин, не любовное свидание.
Я вытащил из кошелька семь долларов и отдал их бармену.
Мы с Максом чокнулись кружками и стали потягивать пенистое пиво и смотреть по телевизору, как несколько мужчин и женщин пытаются пробежать по плавающим в озере мячам. Целью было добежать до чего-то типа платформы. Люди, конечно, падали в воду, и при этом опять раздавался мультипликационный звук, а в пабе все кричали и стонали. Макс давился от смеха, поднимал кружку в воздух и вопил свое коронное: «Алё, какого хрена?»
Мы не разговаривали, но меня это вполне устраивало. Я был счастлив, что могу считать одну из своих жизненных целей достигнутой.
Допив пиво, Макс сказал:
– Я пас. Мне надо домой – проверить, как там сестра.
Я спросил, тоже допив пиво:
– С ней что-то не в порядке?
– Да нет, все, блин, в порядке, кроме того, что она не тоскует по Алисе так, как я. Она, блин, немножко странная, но сестра есть, блин, сестра.
«Спроси его, что в ней странного», – прошептали мне на ухо Вы, Ричард Гир. Я спросил.
– Да просто ее долбаные волосы всегда свисают ей на лицо. Она работает в этой долбаной библиотеке. Она притворяется, блин, очень пугливой, и несколько лет назад она попала в дерьмовую ситуацию. Но теперь она в порядке, только немножко огрызается. И еще всегда беспокоится, если не знает, где я нахожусь. Я же не сказал ей, что буду пить с тобой пиво, потому что до самого вечера, блин, не знал о твоем существовании.
Я чуть не задохнулся, будто мне все ребра переломали. А сердце прямо огнем горело.
Я только что пил пиво с братом Библиодевушки!
Отец Макнами назвал бы это причастием.
– Что с тобой? – спросил Макс. – У тебя такой вид, будто ты обосрался.
– Да нет, все в порядке, – с трудом произнес я. – Просто мне надо идти.
– Алё, что за хренотень? – крикнул мне вдогонку Макс, когда я быстрыми шагами направился прочь от него.
Так я прошагал, наверное, целый час, пока не пришел домой. Отец Макнами молился на коленях в гостиной.
– Отец Макнами! – сказал я.
– Да, Бартоломью? – откликнулся он, приоткрыв один глаз.
– Мне надо кое-что сказать вам. Вам это покажется бредом.
– Тогда, видимо, без алкоголя не обойтись, – сказал он.
Отец Макнами со стоном поднялся с колен, налил нам виски, и мы сели за кухонный стол. Я рассказал ему всю вышеописанную историю, включая то, что я схожу с ума по Библиодевушке. Я никому еще не признавался в этом и теперь испытывал удивительно приятное чувство.
Когда я закончил свой рассказ, отец Макнами улыбнулся и сказал:
– Я очень рад за тебя. Любовь – это прекрасно.
