По тревоге к дому Сонсала стягивались арбитры, а с ними и другие официальные лица. Я следил за ней несколько минут, пока она пряталась у крыльца храма, а «лэндспидеры» подразделения быстрого реагирования и поисковые передвижные станции обшаривали улицы. Власти Петрополиса очень серьезно относились к безопасности своих самых богатых и самых привилегированных граждан. Уже второй раз за день мои люди влипали в неприятности с Магистратумом.
Как только завыли сирены дома Сонсала, защитные системы остальных резиденций автоматически перешли на усиленный режим, словно стадные животные, реагирующие на тревожный рев своего сородича. Ворота и двери закрылись на магнитные замки, ставни захлопнулись, а броня на крышах, разработанная прежде всего для защиты от дождя, с грохотом раздвинулась на максимум. Я мог чувствовать напряжение сенсоров сторожевых сервиторов, приведенных в боевую готовность, мог попробовать на вкус озоновую вонь наэлектризованных башен и обонять возбужденный жар взведенных противопехотных мин.
Перепуганные слуги Сонсала уже снабдили арбитров описанием внешности вечерней посетительницы. Спустя тридцать пять минут Кюс была все еще не более чем в полукилометре от дома Умберто, и за ней охотились семьсот семьдесят три вооруженных офицера.
В этот раз силы почти сравнялись. Я направил ее на север, к высотной секции Общего Блока В, известной как Стэбс. В этом районе, респектабельной версии жутких городских стеков, предпочитали селиться молодые преуспевающие клерки. У архитектора было довольно своеобразное чувство юмора.
Кюс пряталась в тени поверхностных улиц. Сигнал о совершении преступления запер все люки, ведущие к нижним подуровням. Необходимо было сделать так, чтобы она смогла передвигаться как можно быстрее, но при этом не привлекала к себе внимания. Лучшей идеей был отвлекающий маневр.
Я оставил ее и поплыл к офису транспортного контроля на границе Стэбса. Там, приложив небольшое усилие, я вложил образ бегущей одинокой и перепуганной женщины в сознание дежурного наблюдателя. Позже он мог поклясться на аквиле, что увидел ее на дисплее, передающем изображение с междугородной платформы Джилл Парк, станции для поездов на магнитной подушке. Его срочный вызов изменил направление поисков.
Продолжая продвигаться на запад, я случайно наткнулся на трех рабочих Муниторума, сверхурочно занимавшихся ремонтом электрической подстанции позади Арки Лонтвика. Я осторожно проник в мозг одного из них. К тому времени, как я покинул его, он уже отключил уличное освещение в двух кварталах и обесточил восемь городских Блоков. У троицы электриков ушло семнадцать минут на то, чтобы исправить ошибку и восстановить напряжение. Добрых десять минут из этого времени они ожесточенно спорили, выясняя, кто из них оказался таким непробиваемым дураком, что устроил короткое замыкание. Отключение света, подозрительное, если не сказать больше, снова развернуло направление поисков, сбивая с толку преследователей.
К тому времени Кюс уже пересекала пешеходный мост над каньоном гидроэлектростанции, отделявшим Блок В от Блока Е.
Там ее чуть не поймали. Она возникла на мониторе патрульного флаера Магистратума, пролетавшего над ее головой. Я едва успел вторгнуться в сознание офицера, чтобы блокировать центр визуальной идентификации. Вращая поисковыми прожекторами, флаер полетел дальше.
Теперь Кюс уходила к югу, пробираясь через Общий Блок Е. На улицах, под железными мостиками и навесами из цветного стекла, было полно людей. На верхних уровнях Общего Блока Е размещались дорогие рестораны и питейные заведения, куда часто наведывались богачи из фешенебельных особняков, расположенных над каньоном. Здесь арбитрам пришлось остановить свои «лэндспидеры» и пешком пробираться через толпу. Многие блюстители порядка были в штатском. Завсегдатаи верхнего уровня Блока Е не слишком хорошо отнеслись бы к закованным в броню арбитрам.
Следить за всеми сразу становилось весьма затруднительно. Сотни психоформ, лиц; некоторые пьяны, другие одурманены наркотиками. Сознания арбитров в штатском были замаскированы хорошо установленными поддельными личностями.
— Давай в кафе. Купи себе кофеина и сядь в дальней кабинке.
Кюс повиновалась. Мне надо было увести ее с улицы. Я только что обнаружил двоих детективов-исполнителей, устремившихся к ней через толпу.
Закопченные сферы освещали небольшой бар апельсиновым светом. Кюс заказала чашечку сладкого черного кофеина и устроилась там, где я ей указал. В соседних кабинках сидели девять болезненного вида мужчин средних лет, во всем черном. Они переговаривались тихими, утомленными голосами. Перед каждым стояла большая кружка горячего кофеина с молоком.
Их вид показался мне зловещим. На короткое мгновение я даже испугался, что направил Кюс прямо в логово, где отдыхают сотрудники какой-то из разновидностей тайной полиции.
Но все обошлось. Недалеко от бара располагался крематорий Эландра. Похороны на Юстис Майорис традиционно унылы и проводятся в вечернее время. Все эти мужчины были платными плакальщиками и водителями катафалков. Они наслаждались коротким перерывом в долгой вахте, прежде чем вернуться к своей всенощной работе. Они тайком потягивали дешевый амасек и зерновую водку из фляг, спрятанных во внутренних карманах плащей, и курили короткие сигареты с обскурой. Когда они вышли, на столах остались остывать нетронутые кружки кофеина с молоком. Владелец бара убрал их, даже не пожав плечами. Плакальщики были регулярными посетителями, и кофеин являлся платой за место, где можно было укрыться от вечернего холода.
— Куда теперь? — спросила Пэйшенс, выходя в морозную ночь.
— Доберись до подземки и садись на поезд до конечной остановки Лихвуд. Скоро я снова найду тебя.
Теперь я был уверен, что она в безопасности. Мне хотелось вернуться назад и посмотреть, что удастся узнать об охотниках.
Операция Магистратума по розыску Кюс выдыхалась. Я касался одного сознания за другим, но ощущал только яркие чувства обыкновенных арбитров. Сосредоточенная внимательность, усталость, мысли о слишком узких сапогах или слишком свободном бронежилете, беспокойство о перспективе пенсии, мечта об окончании вечерней смены. Иногда я сталкивался с мыслями более высокопоставленных офицеров и чувствовал тревогу из-за неудачи, расстройство оттого, что не выполняется план по раскрытию преступлений.
Я вернулся к дому Сонсала. Психическая контурная карта города все еще подсвечивалась здесь мертвенно-бледным сиянием недавно пережитой драмы. В воздухе парили ароматы боли и шока, беспокойства и истерии. Я отбросил рыдания горничных, пульсирующую боль раненых телохранителей, обеспокоенность поиском новой работы дворецкого, равнодушное «и не такое видали» медика-мортус, запихивающего искалеченный труп Сонсала в пластиковый мешок.
Я нашел ответственного офицера, исполнителя по имени Фрейн Тоутл. Человек был напуган, и это удивило меня. Он стоял в атриуме, уставившись на отвратительную лужу крови на мраморе. Основные направления его мыслительных процессов были столь же очевидны, как слои разрезанного пирога. Главным источником его тревог было нераскрытое преступление, совершенное против одного из самых уважаемых жителей Блока. Беспокойство Фрейна о жене, находящейся уже на восьмом с половиной месяце беременности, тонкой полосочкой дрожало где-то на поверхности его сознания.
